id
stringlengths 36
36
| author
stringlengths 5
91
⌀ | year
int64 2k
2.01k
| title
stringlengths 13
273
| abstract
stringlengths 53
303
⌀ | article
stringlengths 2.04k
97.1k
⌀ | sum
stringlengths 3
290
|
|---|---|---|---|---|---|---|
1783a13e-e5b2-4a53-ad02-4891da57b804 | Иващенко Елена Геннадьевна | 2,011 | Стихотворное начало в прозе Марины Цветаевой | В статье рассматривается влияние стиховых приемов на прозаическое творчество М. Цветаевой, сформировавшее такие особенности поэтики, как отказ от сюжетно-фабульного развертывания, ассоциативный характер повествования, нелинейный способ подачи материала и др. | 45 СТИХОВОЕ НАЧАЛО
В ПРОЗЕ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
Е.Г. Иващенко
Кафедра литературы и мировой художественной культуры
Амурский государственный университет
Игнатьевское шоссе, 21, Благовещ енск, Амурская обл., 675027
В статье рассматривается влияние стиховых приемов на прозаическое творчество М. Цветаевой, сформировавшее такие особенности поэтики, как отказ от сюжетно-фабульного развертывания, ассоциативный характер повествования, нелинейный способ подачи материала и др.
Ключевые слова: Марина Цветаева, поэзия, проза, литература, творчество, этапы.
На протяжении двадцати лет творческой биографии, с 1917 по 1937 г., Марина
Цветаева писала прозу. Это был самый плодотворный период ее жизни, период творческой зрелости. Цветаева обратилась к прозе, будучи уже сложившимся художником (к 1917 г. были опубликованы четыре поэтических сборника), вероятно,
поэтому прозаические произведения не не сут на себе следов ученичества, а предстают в совершенном виде с узнаваемым и «цветаевскими» интонациями. Неподражаемый стиль, а также особенности прозы, основанной на поэтике стиховности,
привели к тому, что проза Цветаевой была воспринята читающей публикой как
некое продолжение ее лирики, а не как нова я сфера творчества. Поэтому, несмотря
на довольно значительное количество прозаических текстов и их несомненную художественную ценность, в восприятии чи тающей публики Цветаева осталась
прежде всего поэтом.
Вопрос о причинах обращения поэта к новому способу словесного выражения не может быть решен однозначно, но, вероятно, толчком стала потребность в расширении творческих границ, поиск но вых способов выражения. Освоив стих,
Цветаева сделала попытку подчинить себе иную художественную форму, сделав
ее при этом узнаваемой, «цветаевской», для чего перенесла в прозу приемы, свойственные собственному стихотворному творчеству. К тому же проза дала возможность апробировать многие приемы за пределами границ стихотворного текста, оценить силу их воздействия, в полной мере выявить смысловой и эмоциональный потенциал, разрешив тем самым творческие искания в области поэзии.
Другая немаловажная причина обращени я к прозе связана с автобиографическим характером произведений. Потребно сть зафиксировать пережитое, сформировать собственную мифологию прошедшего была общей тенденцией того времени.
Стих, тяготеющий к изображению чувства, но не факта, был не слишком удобной
формой для реализации подобной задачи, а проза позволила воплотить желаемое в полной мере. В «Музее Александра III», а затем и в «Нездешнем вечере» по-вторяется фраза, на наш взгляд, являющая ся ключом к прозе Цветаевой 30-х гг.:
«Все они умерли, а я должна сказать» [Цветаева. Музей Александра III, 1988.
C. 139]. Мотив тургеневского «Senilia» возникает как потребность в фиксации пе- Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика , 2011, № 2
46 режитого, как желание «остановить мгновение», для чего наиболее адекватной
формой оказывается проза. В «Доме у Старого Пимена» тема «обязательства»
перед умершими связана с образом Нади: «Может быть, милая Надя, ты, оттуда
сразу увидев все будущее, за мной, маленькой девочкой, ходя — ходила за своим
поэтом, тем, кто воскрешает тебя ныне, бе з малого тридцать лет спустя?» [Цветаева. Дом у Старого Пимена, 1988. C. 120]. Цветаева реализует внутреннюю потребность: запечатлевает образ Нади в художественном тексте. При этом, сознавая себя
«поэтом» Нади, Цветаева обращается к прозе. Подобная подмена свидетельству-ет близости, нерасчлененности в созна нии писателя двух форм словесного выражения. Выбор прозы в данном случае обусловлен ее способностью к подробному
описанию событий, предметностью, детальностью, поскольку прозаический образ соотносится с внеязыковым миром, ко нкретным событием, тогда как стихотворная форма придала бы ему универсал ьность, обобщенность, отвлеченность
[3]. Желание запечатлеть существование Нади, ее реальное присутствие в мире потребовало конкретности пр озаического высказывания.
В прозе Цветаевой можно вы делить два основных этапа. К первому этапу следует отнести дневниковую прозу 1917 — начала 1920-х гг., ко второму — произведения второй половины 1920—1930-х гг. На первом этапе Цветаева при созда-нии прозы идет от установк и на объективность и стихию разговорной речи, тогда
как стиховые интенции проявляются подспу дно, а на втором максимальная субъективность приводит к ориентации прозы на стих.
Обращение к дневниковой прозе связано с потребностью описать происходящее в России 1920-х г., зафиксировать пе рипетии собственной жизни. Цветаева
стремится к изображению событий, имею щих место во внешнем мире, поэтому
максимально (насколько это возможно для поэта) объективна. Она погружается в описание деталей быта, воспроизводит язык улицы, стремясь передать атмосферу эпохи. Желание выразить собственные переживания уходит на второй план, но все же играет немалую роль в обрисовке собы тий. В результате стихия уличной разговорной речи сливается с элемента ми высокого поэтического стиля:
Крестьяне.
Шестьдесят изб — одна порубка: «Нет, нет, ничего нету, и продавать — не продаем и менять — не меняем. Что было — то товарищи отобрали. Дай Бог самим живу
остаться».
— Да я же не даром беру и не советскими платить буду. У меня спички, мыло,
ситец...
Ситец! Магическое слово! Первая (после змея!) страсть праматери Евы! Загорание
глаз, прояснение лбов, тяготение рук... [Цветаева. Вольный проезд, 1988. C. 420].
Бытовые подробности, обилие элементов «чужой» речи указывают на стремление к объективности, желание передать колорит места и эпохи, но так же сильно
авторское слово, поэтому в произведении сливаются «прозаическая» и «поэтическая» точки зрения. Следует отметить органичность подобного симбиоза: речь пер-сонажа и рассказчика, противопоставлен ные по шкале «разговорный язык — поэтический язык», удивительным образом совмещаются на основании библейской
образности. Упоминание крестьянкой Бога «всуе» получает развитие в рассужде-Иващенко Е. Стихотворное начало в прозе Марины Цветаевой
47 ниях рассказчика о страстях Евы. Цветаев а сближает две стихии, добиваясь тем
самым максимальной образности.
Пытаясь воссоздать специфику разговорной речи, автор опирается не только
на лексические средства, но и на особые синтаксические приемы. Отличительным
свойством ранней дневниковой прозы Цвет аевой становятся рубленные, парцеллированные конструкции:
Двое с половиной суток ни куска, ни глотка. (Горло сжато.) Солдаты приносят
газеты — на розовой бумаге. Кремль и все памятники взорваны. 56-ой полк. Взорваны
здания с юнкерами и офицерами, отказавшимися сдаться. 16000 убитых. На следу-ющей станции — уже 25000. Молчу. Курю. Сп утники, один за др угим, садятся в обратные поезда [Цветаева. Октябрь в вагоне, 1988. C. 405].
Каждое предложение — законченный образ, легко изымаемый из текста,
не тянущий за собой утрату смысла. Единая по смыслу и синтаксическому строю фраза расчленяется при помощи точки или тире на более короткие отрезки. Создается эффект спонтанности разговорной речи, когда смысловые блоки формируются по мере течения мысли, а не обдумыв ается заранее. Смысл образов лежит на поверхности, нет поэтической усложненности, следствием чего становится легкое, быстрое прочтение. М.О. Чудакова подобное явление в прозе 1920—1930-х гг. связывает с процессами обновления поэтич еского языка, ощутившего необходимость
сближения с языком улицы: «К началу 30- х годов значительная часть прозы заговорила на языке, резко отличном от того, который строился на длинном, раз-ветвленном синтаксическом периоде, на неторопливых, обстоятельных описаниях... В „новой“ прозе не только фразы стали заметно короче — само повествование
велось в ином, энергичном темпе, резко, без опосредствующих звеньев перехода
от предмета к предмету, от впечатления к впечатлению» [5. C. 248—249]. Днев-никовая проза Цветаевой оказывается созвуч ной духу времени. Автор идет от новейших тенденций в области поэтического языка, используя приемы естественного
развертывания устной разговорной речи. Датировка произведений позволяет утверждать, что Цветаева не просто улавливает новейшие тенденции в области лите-ратуры, но их формирует, предсказывая те особенности, которые позже появятся
в произведениях М. Зощенко, Ю. Олеши, Б. Пильняка.
Обращение к спонтанной разговорной речи и наложение на нее стиховых
приемов делает дневниковую прозу Цветаевой отличной от общего потока прозы 1920—1930-х гг. В некоторых случаях стиховые приемы выходят на первый план, частично нейтрализуют эффект разговор ности и спонтанности. В результате рубленные парцеллированные конструкции не разрушают, а стимулируют скрытую
образность текста:
Приезд в бешеную снеговую бурю в Коктебель. Седое море. Огромная, почти
физическая жгущая радость Макса Волошина при виде живого Сережи. Огромные
белые хлеба [Цветаева. Октябрь в вагоне, 1988. C. 410].
Данный пример — полноценный прозаический абзац. Его небольшой объем
сам по себе показатель стиховности. С точки зрения синтаксиса конструкции, безусловно, «упрощены», но «простота» обманчива, поскольку текст насыщен прие- Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика , 2011, № 2
48 мами «двойного кодирования» (Ю. Лотман), снимающими однозначность восприятия. К ним можно отнести единоначалие , аллитерации и ассонансы, гиперболы
и цветопись, создающие образную «тесноту». Назывные предложения придают
отвлеченность, статичность образам, при этом все предложения автономны, связь между ними ослаблена. Каждое представляет собой полноценную законченную картину. Стиховность усложняет текст, но общее впечатление «прозрачности»
смысла, легкости восприятия сохраняется. Подобный эффект достигается за счет
преобладания стихии спонтанной речи, тогда как стиховые элементы становятся лишь дополнением к основному речевому потоку.
С началом 1920-х гг. происходит смен а творческих ориентиров. От фиксации
внешних событий в жанре дневниковой прозы Цветаева переходит к автобиографическим повествованиям. Концентрируясь на внутренних переживаниях, она меняет творческую манеру, отказывается от изображения языка улицы. Проза 1920—
1930-х годов идет только от стиха, причем установка на стиховность автором не
только осознана, но и теоретически обоснована. В работах этих лет Цветаева дек-ларирует мысль о неразрывности двух форм словесного выражения, причем проза предстает как некая вариация стиха, особое воплощение. В статье «Мой ответ
Осипу Мандельштаму» поднимается вопрос о специфике прозы поэта. Цветаева ставит перед Мандельштамом задачу: и без стиха быть поэтом, отказавшись
от «пурпура», остаться царем. Метаф орический образ позволяет предположить,
что формальная сторона стиха для Цветае вой является не обязательным проявлением стиховности, а показателем ист инной поэзии становятся глубинные содержательные структуры текста, определяемые спецификой авторского мышления
и мировидения. В работе «Эпос и лирика современной России» Цветаева, сопоставляя творчество Маяковского и Пастернака, пишет: «Возьмем прозу Маяков-ского: тот же сокращенный мускул стиха, такая же проза его стихов, как Пастернакова проза — проза стихов Пастерна ка. Плоть от плоти и кость от кости»
[Цветаева. Эпос и лирика современной России, 1988. C. 570]. Аналогию можно продолжить: проза Цветаевой — проза ст ихов Цветаевой, причем к поэтессе это
высказывание относится гораздо в большей степени, чем к Пастернаку или к Маяковскому. В статье «Пушкин и Пугачёв» вновь поднимается тема близости двух форм словесного выражения. По мнению Цветаевой, Пугачёва «Капитанской дочки» писал поэт, Пугачёва «Истории пугачёвского бунта» — прозаик. Разницу
автор усматривает в своеобразии подходов к оценке ситуации: в «Капитанской дочке» образ Пугачёва идеализирован, наделен несуществующими чертами, т.е.
пропущен сквозь призму авторского воображения, в «Истории пугачёвского бунта» зафиксирована документальная история страшных преступлений Пугачёва, не переработанная сознанием художника. Трансформация реальности воображением становится определяющим фактором в разграничении позиции поэта и прозаика. Статус поэта определяется не использованием стихотворной формы, а спе-цификой видения мира, установкой на восприятие реальности, трансформирующей
действительность в угоду фантазии или стремящейся к фактической точности.
Стиховые приемы при таком подходе теряют свои видоразличительные свойства, становятся органичными как в поэзии, так и в прозе. Иващенко Е. Стихотворное начало в прозе Марины Цветаевой
49 Специфика прозы Цветаевой 1920—1930-х гг. определяется ее автобиографическим характером. Воспоминания тянут за собой поэтичность, интимность
интонаций, создаваемых, в том числе, с помощью элементов стиховности. Даже
в жанре статьи Цветаева не отказывается от лиризма, поскольку творческий про-цесс предстает в них неразрывно связан ным с внутренним миром, эмоциональной
сферой писателей: Пушкина, Маяковского, Пастернака и др.
Проза Цветаевой наследует не только формальные особенности стиха, но и
принципы развертывания содержания, принципы смыслопередачи. Она строится
как свободный лирический монолог, причем субъект повествования максимально
приближен к образу лирического героя в силу своей интровертности, погруженно-сти во внутреннюю жизнь. В произведениях Цветаевой отсутствует эпический
размах, повествование концентрируется на внутренних переживаниях субъективного сознания. Угол зрения весьма специфичен: изображаются не столько события, сколько их «переживание», даже если речь идет об изображении «чужой» жизни.
В результате не только личные события, но и теоретические выкладки о сущности
творчества оказываются вовлеченными в поток субъективно окрашенных вос-поминаний.
Субъективность приводит к переоценке сюжета как конструктивного принципа прозы. Событийность уступает мест о внутренним переживаниям рассказчика,
в результате чего происходит существенная деформации художественного хронотопа, предметные реалии утрачивают четкое очертание. Ослабленная событийность, сведение сюжета к движению чу вств, эмоций, впечатлений — характерная
черта прозы Цветаевой, берущая ис токи в поэтическом творчестве.
Специфику сюжета подчеркивает ослабление причинно-следственных связей,
на смену которым приходит ассоциативнос ть повествования. Последовательность
событий носит зачастую хаотичный хара ктер, поскольку подчинена скрытой логике, понимаемой не сразу. «Мой Пушк ин» начинается следующими словами:
Начинается как глава настольного романа всех наших бабушек и матерей — «Jane
Eyre» — Тайна красной комнаты.
В красной комнате был тайный шкаф.
Но до тайного шкафа было другое, была картина в спальне матери «Дуэль» [Цветаева. Мой Пушкин, 1988. C. 56].
Повествование движется в весьма прихотливой манере, начинаясь с таинственных образов красной комнаты и шкафа и переходя к описанию картины в ком-нате матери. Создав атмосферу таинственности, Цветаева как бы забывает и про
комнату, и про шкаф, не прояснив их роли в повествовании. Эти образы вновь
появляются в тексте только в пятой части, когда читатели основательно про них забывают. Подобная замысловатость течения мысли порождает потребность в пе-речитывании текста, свойственную стиху. Ассоциативный принцип повествования приводит к тому, что связи между от дельными образами опускаются, логика
перехода не проясняется, что в конечном итоге сближает прозу Цветаевой со стихотворными принципами развертывания материала.
Ослабление логических и причинно-следственных связей приводит к формированию еще одной особенности цветаевской прозы — отказу от детального Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика , 2011, № 2
50 описания предметного плана, специфической особенности прозаического текста.
В произведении «Дом у старого Пимена » встречается редкий случай насыщенности вещного мира:
Весной на сцену нашего зеленого тополиного трехпрудного двора выкатывались
кованые Иловайские сундуки... Красный туфелек (так мы говорили в детстве), с каблуком высотой в длину ступни («Ну уж и ножки их были крошки!» — ахает горничная Маша), — скат черного кружева — белая шаль, бахромой метущая землю —
красный коралловый гребень. Таких вещей мы у нашей матери, Марии Александровны Мейн, не видали никогда. Еще кораллы: в семь рядов ожерелье. (Мать двухлет-ней Асе: «скажи, Ася, коралловое ожерелье!»). Хорошо бы потрогать руками. Но трогать — нельзя. А эти красные груши — в уши. А это, с красным огнем и даже вином
внутри — гранаты. («Скажи, Ася, гранатов ый браслет». — «Бра-слет».) А вот брошка коралловая — роза. Кораллы — Neapel, гранаты — Bohemen. Гранаты — едят.
А это — странное слово — блонды. От како й-то прабабки — мамаки — румынки.
Никакого смысла — чистейшая магия...» [Цветаева. Дом у Старого Пимена, 1988.
C. 92—93].
Описываются вещи из старого сундука Варвары Дмитриевны, первой жены
Ивана Цветаева. Но предметы не столько видятся, сколько «слышатся»: «туфелёк»,
«ножки — крошки», «скажи, Ася, коралловое ожерелье!», «груши — в уши», «бра-слет», «кораллы — Neapel, гранаты — Bohemen», «странное слово — блон-ды», «мамака». Цветаева акцентирует вн имание на нарушении грамматической
нормы, трудностях произношения, на необычном звучании слов и их иноязыч-ных эквивалентах. Слово при этом станов ится самодостаточным «сгустком» смысла, вырывается из контекста, акцентируе т внимание на себе. Зрительный облик
предметов сводится к «цветописи», но и она монотонна: черный — белый —
красный. Ослабленное стремление к переда че визуального впечатления и акцент
на звучании — характерные черты поэтического текста. Для Цветаевой они стано-вится определяющими в прозе.
Стиховность прозы Цветаевой проявляется также в нелинейном способе развертывания содержания, когда читательское внимание устремлено не в перспек-тиву, не на развитие сюжета, а задержив ается на одном образе в попытке отразить
его многогранность, уходит в глубину, в подтексты. Подтексты аккумулируют
чрезвычайно высокую смысловую нагрузку , характерную для поэтического текста. Приходится читать пространственно, погружаться в глубину смыслов, при-слушиваться к слову, осмыслять его как в фигуральном, так и в буквальном значении. При этом развитие действия замедляется, уходит на второй план: событийно-объективное начало уступает место интимно-лирическому. Нелинейный способ развертывания содержания зачастую создает эффект «кружения» смыслов, ког-да повествование останавливается на одном месте и никак не может двинуться дальше. Этот прием часто используется в прозе Цветаевой: «Купаюсь ночью в Оке. Не купаюсь, а оказываюсь — одна, на середине Оки, не черной, а серой. И даже не оказываюсь, а просто, сразу, тону. Уже потонула. Начну сначала: тону на середине Оки...» [Цветаева. Черт, 1988. C. 32—33] или «Такие личики иногда рас-Иващенко Е. Стихотворное начало в прозе Марины Цветаевой
51 цветают в мещанстве. В русском мещанстве. Расцветали в русском мещанстве —
в тургеневские времена» [Цветаева. Повест ь о Сонечке, 1988. C. 313]. Нарушается
сюжетная динамика, характерная для прозы. Повествование фиксируется на одном образе, обрастает смыслами, постоянно возвращается к исходной точке, создавая кругообразный тематический рисунок. Нарушается нарративное течение фразы
с ее устремленностью к развязке. Текст приходится читать как стих: медленно, останавливаясь на отдельных образах. Происходит аккумуляция высокой смысло-вой нагрузки. Предвосхищая постмодернистскую поэтику, Цветаева обнажает про-цесс авторской работы над высказыванием, «сделанность» текста. При этом по-втор в разных вариациях одного и того же момента не лишается образности, напротив, происходит расширение семант ического потенциала за счет многочисленных уточняющих моментов.
При многословии и словесных повторах в прозе Цветаевой действует и противоположный принцип — принцип неполной определенности, связанный с недо-говоренностью и фрагментарностью. Неполная определенность — особенность, прежде всего, поэтического текста [2]. Она свойственна поэзии Цветаевой, но играет немаловажную роль и в ее прозе. Неполная определенность проявляется на всех уровнях текста: начиная от неопределенности образов, кончая неопределенностью поэтического языка: «Мать. Мать она была сыну, а не дочерям. Да простит мне
ее тень и да увидит, что я прежде всего и после всего (выделено нами — Е.И.] —
не сужу» [Цветаева. Дом у Старого Пимена, 1988. C. 100]. Перед нами пример неполной определенности предмета речи. Цветаева так и не проясняет значение фразы «прежде всего и после всего не су жу», позволяя читателю строить собственные предположения. Неопределенность порождает компактность смыслопе-редачи, сжатость и емкость высказыван ия, ведь при попытке прояснить смысл
текст значительно вырос бы в объеме. Ф ормируется эффект «густоты» повествования, характерный для стихотворного текста с его лаконизмом формы при се-мантической насыщенности.
Особая ритмическая организация прозы Цветаевой также берет начало в стихотворном творчестве. Цветаева использует традиционные способы создания рит-ма, среди которых так называемые «случайные» метры, грамматико-синтаксиче-ский параллелизм, звуковые повторы, небольшие абзацы, имитирующие стихот-ворную строфу. Но все же специфику ритма прозы Цветаевой определяет прежде всего немотивированное с точки зрения синтаксиса введение тире, ставшее приме-той уникального, узнаваемого авторского стиля как в стихах, так и в прозе. Тире определяет специфику звучания и формирует смысловые блоки, в результате чего значение «деформируется» звучанием. Паузы, привлекая внимание к отдельным частям текста, обеспечивают дополнител ьные коннотации и эмоциональную насыщенность информации. «Рваные» конст рукции имитируют тесноту и единство
стихового ряда, внутри которого углубляются и перегруппировываются синтак-тико-синтаксические связи. Наличие немо тивированного тире выполняет еще одну
функцию — акцентирует внимание на личн ости рассказчика. Гиршман отмечает:
«Любое необычное — на фоне сложивши хся в языке синтаксических норм — Вестник РУДН, серия Литературоведение. Журналистика , 2011, № 2
52 речевое членение переносит центр внимания с сообщения на сообщающего, с рассказываемого на рассказывающего, точнее, с объективно-ситуационного значения высказывания на его субъективное значение, на то, как субъект мыслит и пере-живает данную ситуацию» [1. C. 126—127 ]. Проза Цветаевой и так максимально
субъективна. Необычный синтаксис, привлекая внимание к образу рассказчика, сближает его с образом лирическог о героя в еще большей степени.
Таким образом, прозу Цветаевой отличает высокая степень информативности,
крайняя субъективность и, как следствие, сближение образа рассказчика с образом лирического героя, ослабление сюжетного плана и причинно-следственных
связей, ассоциативный характер повество вания, своеобразная ритмическая организация. Говоря словами Пушкина, Цветаева «употребляет прозу как стихотворство», отказываясь от ее характерных свойств: точности, ясности, упрощения
выразительных средств, т.е. от эконом ии художественной энергии. Это, безусловно, не превращает прозу в стих, но делает ее узнаваемой, уникальной «цветаевской». «Прежде всего и после всего» Цветаева остается поэтом.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Гиршман М.М. Литературное произведение: Теория художественной целостности. —
М.: Языки славянской культуры, 2002.
[2] Ковтунова И.И. Принцип неполной определенности и формы его грамматического
выражения в поэтическом языке ХХ века // Очерки истории языка русской поэзии ХХ в.:
Грамматические категории. Синтаксис текста. — М.: Наука, 1993.
[3] Ревзина О.Г. От стихотворной речи к поэтическому идиолекту // Очерки истории языка
русской поэзии ХХ века. Поэтический язык и идиостиль: Общие воп росы. Звуковая организация текста. — М.: Наука, 1990.
[4] Цветаева М.И. Избранные сочинения: В 2-х т. Т. 2. Автобиографическая проза. Воспоминания. Дневниковая проза. Статьи. Эссе. — М.: Литература, 1998.
[5] Чудакова М.О. Избранные работы. Т. 1: Литература советского прошлого. — М.: Языки
русской культуры, 2001.
A VERSE LINE
IN THE PROSE OF MARINA TSVETAEVA
E.G. Ivashchenko
The faculty of literature an d world imaginative culture
Amur State University
Ignatevskoe highway, 21, Blagoveshchensk, Amur region, 675028
The following article deals with the influence of verse methods on the prosaic creativity of Marina
Tsvetaeva, which formed such poetic picularities as refusal from plot-fable opening, an associative manner
of narration, a non-standard way of presenting material, etc.
Key words: Marina Tsvetaeva, poetry, pr ose, literature, art, stages. | Редакция Русской службы Би-би-си попыталась разобраться, влияние стиховых приемов на прозаическое творчество Марины Цветаевой. |
b4d75aa0-a6a3-45ab-ac94-f14d6c2bfebe | Климова Светлана Мушаиловна | 2,003 | Мифы о русской интеллигенции: Вехи XX века («начала» и «концы») | Автор рассматривает процесс мифотворчества русской интеллигенции, осуществленный ею в процессе самоописания, через анализ сборников «Вехи. Сборник статей о русской интеллигенции» (1909). и «Русская интеллигенция: история и судьба» (2000), которые представляют собой уникальные документы «начала» и... | ФИЛОСОФИЯ
26С. М. Климова
МИФЫ О РУССКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ :
ВЕХИ XX ВЕКА («НАЧАЛА » И «КОНЦЫ »)
(Статья подготовлена при поддержке РГНФ . Грант № 02-03-00091 а/Ц)
Автор рассматривает процесс мифотворчества русской интеллигенции , осуще -
ствленный ею в процессе самоописания , через анализ сборников «Вехи . Сборник статей о русской интеллигенции » (1909). и «Русская интеллигенция : история и судьба »
(2000), которые представляют собой уникальные документы — «начала » и «концы »
данной мифологизации . В статье русская интеллигенция исследована в едином смысловом контексте с понятиями «святость » и «страстность », являющимися состав -
ными элементами мифа о «святой » русской интеллигенции . Автор доказывает , что и
сегодня интеллигенция находится в плену мифов о своей исключительности , своей
святости , своего права называться «умом , честью , совестью » русской нации . Разру -
шение мифов , к которому призывает автор статьи , — это и есть умный , честный и
совестливый взгляд на самих себя и свою историю .
Современная Россия переживает переломный момент своего существования .
После распада идеологической «связи
времен » насущной потребностью стано -
вится определение места и роли интелли -
генции в реальном процессе жизни .
Осуществить это возможно , предвари -
тельно отказавшись от мифологизации
феномена русской интеллигенции , исто -
ки которой были заложены еще в период
ее бурного становления в середине XIX
— начале XX веков . Как ни парадоксаль -
но, но и сегодня интеллигенция находит -
ся в плену мифов о своей исключитель -
ности , своей святости , своего права
называться «умом , честью , совестью »
русской нации1. Факт того, что наша интеллигенция в процессе «самоописания »
пользуется предикативными характери -
стиками бывшей КПСС («Партия — Ум,
Честь и Совесть нашей эпохи »), указыва -
ет на ее устойчивую привычку к мифо -
творчеству как «этой самой » истории ,
так и самой себя. Обращение к истории
русской культуры очень многое проясня -
ет в природе осознания собственной «исключительности » русской интеллиген -
ции и в характере ее мифотворчества
В XX веке были созданы два сборни -
ка, посвященные самоописанию феноме -
на русской интеллигенции : «Вехи . Сбор -
ник статей о русской интеллигенции »
(1909) и «Русская интеллигенция : исто -рия и судьба » (2000), которые являются
уникальными документами . Это «нача -
ла» и «концы » мифотворчества — особо -
го явления русской жизни — русской
интеллигенции .
С историей вопроса и многочислен -
ными вариантами расшифровки термина
«русская интеллигенция » можно позна -
комиться в сборнике «Русская интелли -
генция : история и судьба ». Русская интеллигенция есть ключевой концепт
культуры , без которого нельзя удовле -
творительно понять ни ее природу , ни
специфику философского самосознания .
I. Слово «интеллигенция » используется
активно всеми носителями русского языка без объяснений и толкований .
II. Коннотируется же с этим словом огромное количество неявных признаков и
культурных ассоциаций , начиная от
«шляпы и очков » и заканчивая «врагами
народа » и «диссидентами ». Выделим
лишь абстрактно -мифологические : «ум,
честь и совесть », «расцветшие » на христианской почве смыслообразующих
понятий святости и страстности —
имманентных составляющих феномено -
логического процесса ее самоописания .
III. К внутренней форме концепта отно -
сится этимология слова «интеллиген -
ция». Больше всего ловушек сознания
возникает на пути определения : что же
такое русская интеллигенция . Помочь Мифы о русской интеллигенции : вехи XX века ...
27может устойчивость сочетания концеп -
та «интеллигенция » с прилагательным
«русская ». Русская интеллигенция прин -
ципиально отлична от интеллектуалов —
людей , «способных к пониманию (intelligentia), занятых в умственной сфере труда. Интеллигенция — специфическое
явление русской жизни , хронологические
рамки которого определяются второй
половиной XIX века по сегодняшний
день . Так как в европейских языках не
нашлось собственного термина для обозначения феномена «интеллигенции », то
обычно в случае его употребления в разных языках транслитеруется латинскими
буквами русское слово intelligensia.
Под русской интеллигенцией мы понимаем особую группу людей XIX века,
сформировавших свои убеждения на основе особой страсти к религиозно -
богословской проблематике , которая в
конечном итоге переросла в феномен
русской философии , принципиально отличной от аналогичной интеллигентской
страсти к политике , приведшей к ниги -
лизму и созданию террористических
союзов и радикальных партийных организаций . Сборник «Вехи » был первым
осознанным выражением столкновения
этих двух установок на специфику интеллигентского сознания и поведения ,
обнаживших все противоречия и двусмысленности данного феномена .
Размышления Н. А. Бердяева , С. Н. Булгакова , С. Л. Франка , П. Струве и др. позволяют увидеть трансляцию и деформа -
цию религиозно -философской проблемы
славянофилов 30-х годов XIX столетия :
как жить свято , которая в 60–70-е годы
превращается в проблему того, как
стать святым . И, наконец , к концу столетия формируется миф о святой русской интеллигенции .
Святость и страстность —
рождение мифа
о «святой » русской интеллигенции
Процесс философского пробуждения
в России связан с феноменом переплете -
ния в сознании русской интеллигенции идей теологии , философского идеализма
и социальных утопий . Освоение свято -
отеческой традиции проходило на фоне
осмысления особого места философа в
русской действительности . Русская философия формировалась не столько в
процессе абстрактных теоретических
размышлений о человеке , Боге и мире ,
сколько в процессе мифотворчества , благодаря которому сложился образ фило -
софа -святого и представления об аскетических формах деятельного отношения
«святого -мыслителя » к миру и Богу .
Начало этому процессу было положе -
но уже в философских исследованиях
И. В. Киреевского . Он разработал учение, согласно которому философ берет
на себя задачу святого подвижника ,
привнося духовно -нравственный компо -
нент в содержание философских идей .
Славянофилы «отреклись » от мира , от
его жизненных страстей и прелести , но
не так, как монахи , а оставаясь жить в
миру , как «иноки », бесстрастно и духов -
но. Они ушли в «монастырь филосо -
фии»2, становясь «святыми » теоретика -
ми, носителями божественной правды —
истины .
Русская философия выросла на право -
славной почве . Православие можно рассматривать в пространстве интерпрета -
ций и коннотаций понятий Россия ,
русский народ , самодержавие , крестьян -
ская община и т. д. Первые философы
пытались сохранить авторитет Библей -
ского Слова и не выходить за рамки теологуменов3. Это позволило обрести
И. Киреевскому , А. Хомякову и другим
заслуженное признание православной
Церковью . И, тем не менее , именно они
были первыми создателями философских
текстов , привнесших в форму христиан -
ского мифа новое содержание и осмыс -
ление .
В этом философско -религиозном контексте во второй половине XIX века стала функционировать русская литература .
Рождается явление пишущей и читаю -
щей интеллигенции , специфическое восприятие литературного слова и писателя
как «святого », выполняющего миссио -ФИЛОСОФИЯ
28нерскую функцию в культуре и жизни .
Слово русских писателей обретает силу
и мощь , и подчас мистическое воздейст -
вие на умонастроения интеллигенции
вполне сравнимо с воздействием святого
слова отцов Церкви на паству . Русская
литература — «первый столп » русской
интеллигенции . Установка на святость
литературного слова и святость его носителей — писателей , мыслителей , публицистов — породили феномен литера -
турного мифотворчества во всех слоях
пишущей интеллигенции , ищущей в недрах художественного слова смысл собственного бытия . Литература с большой
буквы стала собранием «библейских текстов », а «благородные литературные
наставники » — «евангелисты » — ее апостольской когортой . Мир художествен -
ных образов для многих интеллигентов
стал более реальным , более привлека -
тельным , чем сама жизнь .
С одной стороны , русская литература
стала новым способом трансформации
христианских догм в форму литератур -
ного текста , с другой стороны , литерату -
ра — глобальная метареальность , транс -
формирующая образы живых людей в
мифологизированные литературные персонажи . Читатель воспринимал жизнь не
с точки зрения здравого смысла и логики
событий (бытия ), а с точки зрения лите -
ратурного смысла и мифологики художе -
ственного творчества . Литературный
текст обрел каноническую незыблемость
и форму мифологического первообраза .
Благодаря славянофильской традиции
в литературном сознании стало имма -
нентным понятие подвижничества в
весьма специфическом приложении . Первые философские размышления были
уже практически ориентированы на поиск реальных путей преобразования России. В 30–40-е годы в интеллигентской
среде начался активный процесс самооп -
ределения в особом качестве служителя
народа . Мироощущение интеллигентов
этих лет можно считать подготовитель -
ной почвой последующего разночинского
этапа мужико (народо )поклонничества .
Славянофилы рассматривали свою роль служителя народа во многом на манер
«христолюбия », неосознанно отождеств -
ляя народ и Россию с особым избранным
миром , а себя — со святыми и старцами
(«отцами »).
Идеалы народников и разночинцев
60–70-х годов («детей ») уже носили ярко
выраженные черты идеологического сознания , направленные на отражение инте -
ресов бесправных слоев общества , беззе -
мельных крестьян . Однако , несмотря на
разницу , и за «отцами », и за «детьми »
прочно закрепляется в сознании пишу -
щей интеллигенции статус святых , подвижников , не от мира сего страдальцев ,
юродивых , болеющих душой за народ и
Россию .
В 60–70-е годы на место подвижника -
философа пришли герои -интеллигенты ,
очень «похожие » на свои литературные
прототипы . В революционной «истории
святости » этого времени одним из самых
популярных типов «святости » становится
тип столпника . «Сидение в башне »
(тюрьмах , ссылках ) в буквальном смысле
стало отличительным признаком величия
и подвига героев -интеллигентов , муче -
ников за общее дело . Зачастую их пове -
дение было направленно на реализацию
сознательного желания страдать , одеться
в «худые ризы » «духовного сиротства »,
бедности , «безотцовщины » и т. д. Герой
в данном описании идентичен святому ,
отрекшемуся от мира (благодаря тюрь -
мам), ушедшему в иное бытие скитов ,
келий , природного ландшафта (благодаря
ссылкам , каторге ). Поклонение святым
местам заменено «поклонением » тюрем -
ным воротам , пересылочным пунктам и
месту каторги .
В 60-е годы символом аскетизма становится уже не И. Киреевский , но некто
Рахметов — герой известного романа
Н. Чернышевского «Что делать ?» — разночинец , разрушающий мораль , руковод -
ствующийся в жизни принципом голого
эгоизма . Парадокс эгоистического созна -
ния того времени заключался в том, что в
его основании лежала идея героизма .
«Человек в своих поступках руково -
дствуется исключительно эгоизмом », а Мифы о русской интеллигенции : вехи XX века ...
29потому «умрите за общинное начало !» —
вот две дословные фразы Чернышевско -
го, соединенные нами в одно целое ; человеком двигает только личная выгода , а
потому положим душу за общее благо »4.
Процесс переноса символа святости на
людей , которые вольно ли невольно способствовали на долгие десятилетия унич -
тожению православных идеалов , в том
числе и подвига святости , явилось одним
из парадоксов творческой мифологиза -
ции истории и времени .
Сотворение мифа о святой русской
интеллигенции стало фундаментальным
основанием русской философии куль -
туры рубежа веков . В этом процессе
произошла не только перекодировка
символики , связанной с радикальной
интеллигенцией , в формы православного
мировоззрения , но и подмена христиан -
ского символа святости противополож -
ным символом страстности в нарра -
тивных текстах , через их фактическое
опрокидывание на мир «идейного бытия »
радикальной русской интеллигенции .
Страсть как движущая сила поведения
героев (эгоизм ) была воспринята и оценена самой интеллигенцией как святость (служение общим идеалам и самопожертвование ). Православные идеи
святости и подвига стали воспринимать -
ся сквозь призму совершенно иной святости : «святости » художественного гения, «святости » народолюбца и
ригориста , «святости » героя -террориста ,
«святости » интеллигенции , и самое главное, «святости » русского народа .
Герой и святой
Святость и страстность «столкнулись »
в одном смысловом контексте определе -
ния специфики русской интеллигенции ,
что привело к возникновению инверсий ,
в которых идеологическую страстность
стали определять как духовную святость ,
а разрушителей морали — террористов
— сравнивать с христианскими подвиж -
никами . Христианское подвижничество и
героический подвиг слились в сознании
русских интеллигентов одной своей общей гранью — безбытностью , неприятием покоя (в смысле мещанского
счастья ). Умирать было принято «активно »: под забором , на баррикадах , в
окопах , где угодно — только бы не заподозрили в мещанстве , только бы не
слиться с толпой .
Опасность инверсий сознания , заклю -
чающихся в подмене понятий , выявлена
в статье С. Булгакова5, сравнившего понятия героизма и подвижничества . С
одной стороны , он описал внешнюю
схожесть между этими двумя видами
деятельности и поведением православно -
го святого и героя -интеллигента . Их объединил максимализм в «идейной » направленности жизни и минимализм в
требованиях к своему быту и благополу -
чию. Разница , однако , не во внешнем
сходстве , но в сущностном основании ,
мотивах , движущих причинах образа
жизни героя и христианского подвижни -
ка. Максимализм героя ведет к само -
обожествлению (идее сверхчеловека как
квинтэссенции эгоизма и страсти ), максимализм подвижников ведет к обоже -
нию (воплощению идеи соборност и и
христианской любви ).
Сравнение героя и подвижника — это
иллюстративный пример абсолютной
симметричности и тождества двух противоположных начал . С нашей точки
зрения , понятие максимализма отражает
понятие страсти — в приложении к герою и любви — в приложении к святому .
Максимализм героя — это сверхмерное
усилие человека , направленное на абсо -
лютное овладение объектом желания
(страсти ) для полного с ним слияния —
совпадения . Самопожертвование (воля к
смерти ) интеллигента -героя предполага -
ет отказ от своего «Я» (минимализм жизни), растворение (героический поступок ,
самоубийство , террор — убийство ) в
объекте своей страсти (в героической
идее служения народу , отождествляемой
в его сознании с реальным народом ). Героями -«жертвами » во имя народного
счастья оказывались как те, кто отдавал
свою жизнь , здоровье , благополучие делу
служения (сельские учителя , врачи , про-ФИЛОСОФИЯ
30светители ), так и те, кто организовывал и
воплощал в реальность такие явления ,
как революция и политический террор .
Религиозное бесстрастие как условие
духовного слияния с Богом и рождения
нового человека является полным анти -
подом идеологического бесстрашия как
условия захвата и овладения объектом
страсти и, как следствие , ведущего к
разрушению себя и другого . Максима -
лизм в поведении христианского подвижника заключен в полном безволии и
слиянии с объектом любви — Богом . Для
святого восхождение к Богу возможно на
пути преодоления своего «Я», своей воли, когда «снимается » страх перед физи -
ческой смертью , так как приобретается
жизнь вечная , жизнь в Духе . Самопо -
жертвование героев привело к деконст -
рукции механизма религиозности , в ходе
которой человек сумел переступить через
непреодолимый для обыденного созна -
ния порог — страх перед смертью в акте
самообожения . Герой буквально ощуща -
ет себя Богом , совершая страстное и
смертельное отождествление себя (субъ -
екта) с объектом страсти (героической
идеей ).
Жертвенность героев является оправ -
данием их безнравственных деяний . Революционеры свое жизненное простран -
ство сужали до одной точки —
страстного аффекта свершений героиче -
ских деяний . Их называли ангелами мести, они не имели семьи , детей , не любили
«земной » любовью , их отличала безгра -
ничная способность к самопожертвова -
нию. Так воспринимали они себя, так
воспринимала их интеллигентская Россия. Так складывался противоестест -
венный мир страсти — мир предрево -
люционной России , который обрел
благодаря философской и литературной
рефлексии (приведшей к глобальной мифологизации сознания ) статус сверхъес -
тественного мира святости и подвиж -
ничества .
В любви христианской смерть есть
лишь предпосылка нового рождения —
рождения человека в духе ; смерть —
лишь умерщвление ветхого (плотского ) человека . Страсть — буквальное унич -
тожение человека , его тела, души и духа .
Если страстная любовь к другому оборачивается для человека индивидуальной
гибелью , то страстная любовь к народу
(человечеству ) оборачивается тоталь -
ной гибелью общества , а сегодня может
стать гибелью всего человечества . Таким образом , сравнение подвижничества
и героизма возможно через отношение к
смерти или реализацию воли к смерти .
Смерть является отличительной чертой русских героев . Однако и смысл
жизни православных святых — не проживание жизни во времени , а реализация
идеи любви во всей ее полноте . В этом
смысле смерть также становится отрадой
праведников . Смерть запрограммирована
и там и тут. Но какая разница ! Герой ,
пренебрегая и бравируя ценностями жизни, страданием и горем людей , во имя
будущей гармонии делает всех заложни -
ками своей страсти . Воля к смерти героев
и воля к смерти подвижников , как в зеркале, отражает противоположность между смертельной страстью и божествен -
ной любовью , между тотальным
нигилизмом (безнравственностью ) и религиозной духовностью . Как уместно
звучит здесь совет В. В. Розанова не
обожествлять реальность , а приближать
жизнь к состоянию религиозной духов -
ности , наполняя ее духовным содержа -
нием
С. Н. Булгаков , разоблачая радикаль -
ную интеллигенцию , одновременно делал попытку ее «спасения », поиска даль -
нейшего с ней диалога . Он не смог
избежать общего для эпохи революцион -
ного времени сочетания православной
коннотации идеи «святости » в определе -
нии светской культуры . Осуждая героизм
русских интеллигентов , С. Булгаков в то
же время обожествляет этих героев на
манер мифологических , связав явление
«светского аскетизма » с религиозностью
и нравственностью конкретных людей .
Он делает парадоксальный вывод о дуализме религиозного и атеистического
начал , лежащих в природе нашей интел -
лигенции . Критерием аскетизма стано -Мифы о русской интеллигенции : вехи XX века ...
31вится элементарная порядочность и исполнение долга . С. Н. Булгаков возвраща -
ет нас к христианскому понятию совести ,
помыслу , послушанию , просвещающему
ум, давая ему новое культурологическое
звучание . Совесть как христианское требование и выполнение долга как принцип
профессиональной порядочности все же
предполагают в его рассуждениях смешение внутреннего (совести ) и внешнего
(долга ) в человеке , ведущее к понятию
светской совести (термин Феофана Затворника ). Труд , гениальность , талант
легли в основание последующих инвер -
сий святости и страстности в последую -
щих текстах русской интеллигенции .
«Страстный страстотерпец »
С. Франк6 описал механизм переноса
идеи святости с образа философа и интеллигента на «святой » образ русского
народа — богоносца . «Святость » русской
интеллигенции оказалась невозможной
без «святости » русского народа . Во второй трети XIX века основополагающей
стала идея святости русского народа как
страстного страстотерпца и юродивого .
Русских интеллигентов и интеллек -
туалов отличала альтруистическая , «сердечная » любовь к народу , и поиск путей
для достижения народного счастья они
считали высшей религиозной и философ -
ской задачей . В характеристиках , данных
русской интеллигенции Н. Бердяевым ,
С. Франком , отмечается ее типичная черта: осознание собственной греховности ,
понимаемой как результат приобщения к
культуре (считай , — к миру ), и стремле -
ние смыть свой грех перед народом в акте опрощения , отказа от культурных и
материальных ценностей , «заигрывания »
с народом . Уход в народ можно сравнить
с уходом святых и старцев в пустыни и
монастыри , с сознательным и жертвен -
ным отречением от грешной мирской
жизни . С. Франк указал и на особый разряд народников , которых называл «куль -
турные работники ». Несмотря на очевидную близость к народникам , «культ -
работников » отличало миссионерское желание образовать народ , поднять его
благосостояние , облегчить его нужды .
Эта живая любовь к народу сопровож -
далась формирующимся самосознанием
«святого подвижника », просвещающего
«темный » невежественный народ . Их
деятельность вполне сравнима с много -
численными подвигами православных
миссионеров , спасающих мир от языче -
ского невежества . Отличие также очевидно . Культработники шли в народ ,
«чтобы каяться и как бы отмаливать своей деятельностью «грех» своего прежне -
го участия в более культурных формах
жизни […] Но все это искупалось одним :
непосредственным чувством живой любви к людям »7.
Отказ от свободы есть высшее выра -
жение свободы воли и характеристика
«страстного святого ». И святых пустынников , и культработников «объеди -
няет » преследующее их чувство собст -
венной греховности и желание его
преодоления в процессе религиозного
(или социального ) очищения . Так же, как
христианские святые , народники были
рассеяны по стране в одиночестве и героически осуществляли свой жертвен -
ный подвиг служения народу . Следует
отметить , что уединенность есть общая
черта святых , русских интеллигентов и
русских философов . С. Франк прямо указывает на милосердие и христианскую
любовь как на общую этическую установку поведения христианских святых и
русских интеллигентов . Однако развора -
чивание деятельной христианской любви
в плоское пространство социальной активности по преобразованию крестьян -
ского быта проявляет принципиальную
разницу между формой и сущностью героической и православной любви . Для
святых любовь к людям есть многосту -
пенчатый процесс преодоления собст -
венной ограниченности , самоочищения ,
восхождения к Богу . При этом уместно
вспомнить о величайшем даре Бога людям — даре свободы и воли , проявляе -
мом в способности самостоятельно выбирать свой жизненный и духовный путь .
В конечном счете , это мир идет к святым , ФИЛОСОФИЯ
32чтобы очиститься от грехов и страстей
своих около святого источника спасения .
Народники «взяли на себя» грехи мира, под которыми имели в виду духовную
дворянскую культуру . Народ и народная
культура были обожествлены , объявлены
миром святости (иночеством ), к которо -
му и попытались приникнуть в акте самоочищения русские интеллигенты .
«Монах -альтруист », который вырос в
лоне декабристских и славянофильских
настроений , но более всего в культуре
художественного текста , сформировал
новую модель мира , свое сознание , сделав его источником стыдливой греховно -
сти, а народ превратив в Богоносца и великого Святого , в руках которого оказались судьбы России и религии . Своему
«новому » Богу интеллигенты посвятили
свою «новую » религию , которую С. Франк
назвал «религией абсолютного осущест -
вления народнического счастья ». Посте -
пенно появился новый тип личности , который сменил народников шестидесятых .
Социалисты вместо любви к живым людям стали носителями любовных чувств
к идее : к идее вселенского счастья и мировой гармонии . Террористы и револю -
ционеры , сменившие народников , любовь к идеям и мечтаниям сделали
основой ненависти к живым людям и к
реальной жизни . Интеллигенты всех поколений чувствовали себя новыми отца -
ми новой церкви , созидателями новой
религии . Недаром в критической литера -
туре 70-х годов одним из самых распро -
страненных понятий было понятие «отцов» и «детей ». Помимо явного смысла
генетической общности поколений , эти
понятия имеют коннотацию традицион -
ного определения места и роли трудов
отцов церкви , их значения для русской
культуры .
«Вехи »: «начала » и «концы »
Идея святости , войдя «в сердца » наших мыслителей , обрела силу страсти ,
мощь закона , воздействующего на личность и управляющего культурой в целом. Благодаря этому был сформирован концепт русской интеллигенции в том
виде , в котором он получил последую -
щее осмысление в советском и постсо -
ветском культурном пространстве . Святая русская интеллигенция обрела
мифологическую форму , деформируя
глубинные смыслы своего нового содержания . Пользуясь терминологией
Р. Барта , можно предположить , что при
«полом означающем » концепт однознач -
ным образом заполняет форму мифа , и
святость воспринимается как символ
концепта русской интеллигенции8. Такой
тип восприятия характерен для создате -
лей мифа — для современной интелли -
генции . Нам же важно уловить процесс
«натурализации » концепта , понять меха -
низм , согласно которому святость оказы -
вается не историческим , но «естествен -
ным» свойством нашей «вечно живой »
русской интеллигенции .
Концепт русской интеллигенции в
пространстве религиозного представле -
ния о святости , пройдя ряд философско -
литературных деформаций , в XX веке
обрел коннотацию противоположного
смысла — страстность . Значение слов -
имен (святость /страстность ) измени -
лось в процессе перехода имени с одного
предмета на другой , вытесняя собой предыдущее — по «сходству функций ». Так
на место святого пришли сначала рели -
гиозные философы , затем литературные
герои , затем героические личности , развернувшие всю глубину содержания святости в плоскость пространства страст -
ных героических деяний . Ядром
личности становится «хотение »; страсть
выступает как движущая сила жизнен -
ных амбиций людей . «Святость » русско -
го интеллигента , по сути , оказывается
проявлением его страстной натуры . Аскетическое мировоззрение , преобразова -
ние бытия на манер монастырского мирка, восприятие себя как инока при
внешней схожести с христианским миро -
воззрением не имеет уже ни малейшего
религиозно -философского содержания .
Страсть , а не святость стали движу -
щими силами нашей интеллигенции , превратившей бесстрастие , смирение и мо-Мифы о русской интеллигенции : вехи XX века ...
33литвенное общение с Богом в желание
страстного разрушения и переделывания
мира . Отказ от своеволия превратился в
отказ от свободы воли , воля к духу — в
волю к телу (наиболее соответствующий
термин эпохи — плоть ). Воля к дейст -
вию становится новой «душой » нового
человека .
Страстное отношение к миру опреде -
лило специфику мышления , поведения и
образа жизни русских интеллигентов
рассматриваемого периода . В контексте
философии культуры рубежа веков слово
страсть получает психиатрическую
коннотацию болезни души (το παθος —
патология ). Миф о «страстном страсто -
терпце » претерпел страстно -патологи -
ческую трансформацию в образ совет -
ской и постсоветской интеллигенции ,
формально и содержательно повторив -
шей судьбу русских интеллигентов нача -
ла XX века.
В этом наглядно можно убедиться на
примере ряда статей из сборника «Русская интеллигенция : История и судьба »
(М., 2000). Сборник состоит из четырех
разделов , в которых рассматриваются как
теоретические , так и прикладные аспек -
ты определения русской интеллигенции .
В нем собраны разнообразные самоопре -
деления современных русских интелли -
гентов , анализирующих в общем и в частности понятие русской интеллигенции .
Многие из авторов этого сборника
продолжили славные традиции мифо -
творчества , характерные для создателей
«Вех». Ю. С. Степанов сам определил
главный миф своего концепта в назва -
нии: «Выводы предварены в заголовке :
«жрец » превращается в «жертву »9. Святость (жречество ) и страстность (жерт -
венность ) русских интеллигентов так
тесно связаны с двумя выделенными
терминами , что это очевидно и без особых этимологических расшифровок . Не
повторяя логику концептуального подхода Ю. Степанова , изложенную им также и в его книге «Константы . Словарь
русской культуры », специфику его подхода мы узнаем до всякого изложения и
описания различных точек зрения . Ин-теллигенция — это особая каста жрецов ,
избранных , удел которых — терпеть , нести страдания , быть жертвой обществен -
ной ограниченности . Он кратко описал
путь интеллигенции в советской куль -
туре , приведший к ее вытеснению как
«самосознающей силы общества » из
официальной в подпольную сферу диссидентства . Больно и обидно принимать
Ю. Степанову попытки современных исследователей разрушить миф и указать
на пустое содержание некогда могучего
концепта «интеллигент », «интеллиген -
ция». И как магическое заклинание использует исследователь в качестве ответа
слова Ю. Левады , убедительность кото -
рого , очевидно , состоит в магии автори -
тетного имени : «И все же гонимый или
потаенный дух интеллигенции и интел -
лигентности не исчез полностью . В призрачном , фантомном виде он сохранился
в скрытом сопротивлении , туманных надеждах и настойчивых стремлениях сохранить высоты культуры перед лицом
торжествующей бюрократии и полуоб -
разованности массы (курсив Ю. С.)»10.
Наиболее насыщен религиозно -мифо -
логическими характеристиками взгляд
Вяч. Вс. Иванова на историю и сущность
русской интеллигенции . В статье «Интеллигенция как проводник в ноосферу »
он перечисляет глубинные психологиче -
ские установки нашей интеллигенции ,
имеющие свои корни в интеллектуальной
истории монастырей и связанные «с отрицательным отношением к деньгам и
имуществу . Представляется , что в доста -
точно общем виде стоит говорить о наследии нестяжательства »11. Он выделяет
«тяготение к юродству », «присущее едва
ли не наиболее характерным представи -
телям русской интеллигенции », эту роль
перенимают в настоящем «юродствую -
щие интеллигенты »12. Автор считает
юродивость , нестяжательство совре -
менным принципом дифференциации
интеллигента от неинтеллигента в буквальном смысле и делает выводы о неко -
торых абсолютных (натурализованных —
в терминологии Р. Барта ) истинах , кото -
рые превращают интеллигенцию в осо-ФИЛОСОФИЯ
34бый неисторический конгломерат нрав -
ственности . «Отличие интеллигенции от
лиц других групп состоит не в наборе
политических убеждений и не в какой -то
определенной религии или ее отрицании .
Во всех сферах существует полная свобода выбора из многих возможностей .
Но сами по себе этот интеллектуальный
выбор и многообразие этих возможно -
стей существуют благодаря интеллиген -
ции»13. В этих рассуждениях продолжена
традиция идентификации интеллигенции
с христианскими аскетами и святыми .
Более того, святоотеческие установки на
миссионерскую природу Божественного
промысла (быть причиной и первоисточ -
ником свободы выбора и воли ) переко -
дированы в форму мифа , превратившего
русскую интеллигенцию в естественное
явление русской действительности .
И. В. Кондаков в статье «К феномено -
логии русской интеллигенции » последо -
вательно преодолевает многие вехи мифологического самоописания , и в этом
смысле статью можно считать образцом
научного и объективного подхода к анализу феномена русской интеллигенции .
Феноменологический метод в его иссле -
довании позволил разрушить главную
мифологическую установку на естест -
венность русской интеллигенции в
смысле отличной , уникальной , противо -
положной всему миру и всем слоям населения . Однако следуя традиции иденти -
фикации русской интеллигенции с
русской культурой , он идентифицирует
ее историю с историей всей русской
культуры — «как архитектонического
целого », так и отдельных его пластов .
К. Б. Соколов14 обратил внимание на эту
ложную установку , которая свойственна
не одному И. Кондакову . Об этом в свое
время писали Р. В. Иванов -Разумник ,
Г. П. Федотов и другие . Последовательно
разрушая традиционные мифологические
представления о природе русской интел -
лигенции , И. Кондаков переструктуриро -
вал мифологические формы , ввел прин -
цип соединения «противоположностей »,
разнопорядковых характеристик русской
интеллигенции и сделал вывод о ее пара -доксальной (читай — мифологической )
сущности . «В парадоксальной гибкости ,
приспособляемости интеллигенции к невыносимым — в политическом , духов -
ном, нравственном отношении — усло -
виям существования и творчества , в ее
искусстве «соединения несоединимого »
и «разделении нераздельного » заключа -
лась тайна выживания русской культуры
— при самодержавии и при тоталитариз -
ме, во время революций и войн , в эмиг -
рации и в концлагерях — вопреки очевидной ее, казалось бы, невозможности и
невостребованности »15.
В статье К. Б. Соколова «Мифы об
интеллигенции и историческая реаль -
ность » поставлена задача преодоления
устойчивого мифа , даны попытки объек -
тивного представления феномена русской интеллигенции . Он использует в
рассуждениях модель П. Н. Милюкова ,
который считал интеллигенцию системой
расширяющегося ядра : в центре — «интеллигенты -эксперты » на периферии —
«все остальные ». К. Соколов в объемном
исследовании достаточно убедительно
показывает устойчивость этой модели .
Он считает необходимым признать интеллигентов -экспертов , которые во все
времена имели монополию на «истин -
ность » «всех фрагментов национальной
картины мира »16 объективным основани -
ем реального бытия . Необходимо согла -
ситься с их ведущей ролью «экспертов »,
просто никого не надо «мифологизиро -
вать». «Ибо "эксперты -интеллигенты " в
принципе могут служить любой власти и
в этом качестве представлять собой либо
зло, либо благо . И не важно , какими
средствами они при этом пользуются —
наукой , искусством или религией , — все
равно они заняты формированием или
изменением картины мира общества в
целом или отдельных групп людей »17.
Самой «разоблачительной » (самора -
зоблачительной ), с нашей точки зрения , в
сборнике статей о русской интеллиген -
ции стала «литературоведческая » статья
В. К. Кантора «Проблема искушения :
Достоевский и "русский путь "», в кото -
рой литературный герой — лакей и Мифы о русской интеллигенции : вехи XX века ...
35убийца Смердяков — стал воплощением
русского народа , "о чем говорит сама его
фамилия "»18. За основу берется фонети -
ческое созвучие фамилии Смердяков и
слов : смердеть , которое у автора ассоциируются с запахом смерда , и смерд ,
которое автор отождествил с понятием
народ . Определение смерда автор статьи
берет из Словаря В. И. Даля : «смерд …
человек из черни , подлый (родом ), мужик, особый разряд или сословие рабов ,
холопов ; позже крепостной ». Вряд ли
правомерна идентификация смерда с
крестьянином (народом ). Автор отрека -
ется от своих ранних выводов о том, что
Смердяков — это лакей , и именно лакеев
как класс боялся и ненавидел Достоев -
ский . «Не забудем того, что свое дело
завести мечтал , в сущности , любой мужик, едва выбившийся из крепостного
права и бесконечной барщины . Это был
закономерный путь всего крестьянского
сословия к экономической самодеятель -
ности : кто уходил в извоз , кто в артель
строителей , кто лавочку открывал »19.
Интересно , кто же землю пахал ?
С нашей точки зрения , между словами
смерд и смердение нет прямого соответ -
ствия , как нет никакого особого запаха у
смердов , которых исторически неспра -
ведливо было бы отождествлять с крестьянами эпохи Достоевского . Фамилия
Смердякова , возможно , связана с пере -
водом греческого термина «смерд », данного В. Ключевским как ιδώτης — частный человек , простолюдин20, то есть
отличный от остального мира , не похо -
жий на других (но не плохо пахнущий
крестьянин ). «Собственным искушением
самого Достоевского была вера в святость русского народа . И вот одним из
главных персонажей романа он делает
мужика , смерда — в его грядущем непременном развитии . Этот «малообразо -
ванный » и становится двойником «высо -
кообразованного »… Двойник не просто
паразитирует на главном герое , не просто
старается прикрыть его обликом свои
низменные мотивы и поступки — он выступает в роли искусителя главного героя»21. Если принять правомерность ска-занного , то Иван Карамазов и Смердяков
представляют собой две стороны одной
интеллигентской медали , а вовсе не оппозицию интеллигента и мужика . Подоб -
ные рассуждения лишь современная иллюстрация лакейской сути нашей
смердящей интеллигенции . «Не случай -
но, наверное , дорвавшиеся до власти
Смердяковы всех врагов своего режима
стали называть врагами народа . А главным врагом , как известно , стала россий -
ская интеллигенция . … Но весь ужас в
том, что сама интеллигенция безропотно
шла на заклание , ибо считала новый
строй и новых правителей — Смердяко -
вых своим порождением »22.
Об «обиженных » народом русских
интеллигентах -скитальцах Ф. Достоев -
ский написал в знаменитом очерке
«Пушкин » так: «В этих мировых страдальцах так много подчас лакейского и
духовного ». «Однако заметить это «лакейство » и отнестись к нему соответст -
вующим образом дано лишь гению
(Достоевскому . — С. К.), поскольку ,
соприкасаясь со страдальцем такого рода, обычный человек поражен великоле -
пием его житейской постановки — будь
то его мировоззрение , костюм , пережи -
вания , стиль общения , поведение и
пр.»23.
Р. Барт назвал миф языком , который
не желает умирать . Питаясь культур -
ными смыслами и деформируя их в
процессе собственного самоутвержде -
ния, миф искусственно отсрочивает
«смерть смыслов », превращая их в «говорящие трупы ». Пришло время признать миф в качестве особой сферы реальности , погружаясь в которую человек
подчиняет себя ее особому дискурсу ,
принципиально отличному от реально -
сти. Осмысливая концепт русской интел -
лигенции , мы, как правило , думаем и
размышляем о реальных людях , обла -
дающих теми или иными качествами
«предмета » исследования , забывая , что
«русская интеллигенция » — это миф,
который в течение века переживается его
создателями (мифологами ) и потребите -
лями (читателями , исследователями ) как ФИЛОСОФИЯ
36реальность , обладающая естественной ,
самостоятельной , а не дискурсивно -
мифологической природой . И так будет
до полного исчерпания и разрушения мифа , в ходе которого дискурс вынудит
общество отказаться от восприятия лингвистических значений в качестве реаль -
но существующих фактов .
ПРИМЕЧАНИЯ
1 1. Подр : Гаспаров М. Л. Интеллектуалы , интеллигенты , интеллигентность // Русская интелли -
генция : История и судьба . М., 2000.
2 Розанов В. В. Смысл аскетизма // Розанов В. В. Соч. в 2 т. Т. 1. Религия и культура . М., 1989. С. 221.
3 Предполагая обязательные для верующих догматы , богословская мысль оставляет достаточно
свободы для их интерпретации — теологуменов .
4 Иванов -Разумник Р. В. История русской общественной мысли : В 3 т. М., 1997. Т. 2. С. 78.
5 Булгаков С. Н. (1871–1944). Героизм и подвижничество (впервые опубликовано в «Вехах ») //
Булгаков С. Н. Соч.: В 2 т. Т. 2. Избранные статьи . М., 1993.
6 Франк С. Этика нигилизма (впервые опубликована в «Вехах ») // Франк С. Л. Сочинения . М.,
1990. С. 77–110.
7 Там же. С. 92.
8 Барт Р. Миф сегодня . Из книги «Мифологии » // Барт Р. Избранные работы : Семиотика . Поэтика . М., 1994. С. 94.
9 Степанов Ю. С. «Жрец » нарекись и знаменуйся : «жертва » (К понятию «интеллигенция » в исто -
рии российского менталитета ) // Русская интеллигенция : История и судьба . М., 2000. С. 15.
10 Там же. С. 36.
11 Там же. С. 47.
12Там же. С. 48.
13 Там же. С. 59–60.
14 Там же. С. 161.
15 Там же. С. 89.
16 Соколов К. Б. Мифы об интеллигенции и историческая реальность // Русская интеллигенция .
История и судьба . М., 2001. С. 200.
17 Там же. С. 202.
18 Там же. С. 372.
19 Там же. С. 372.
20 Ключевский В. О. Терминология русской истории . Лекция вторая // Ключевский В. О. Соч.:
В 9 т. М., 1989. Т. VI. С. 115.
21 Кантор В. К. Проблема искушения : Достоевский и русский путь // Русская интеллигенция . История и судьба . М., 2001. С. 375.
22 Кантор В. К. Там же. С. 376.
23 Соина О. С. «Пушкинская речь» Ф. М. Достоевского (Опыт современного прочтения ) // Человек .
2001. № 3. С. 160. В этой статье показан механизм постижения русского интеллигента как отрицательного
явления через осмысление шелеровского понятия ресентимент — злопамятность , злонамеренность .
S. Klimova
MYTHS ABOUT THE RUSSIAN INTELLIGENTSIA: 20th CENTURY’S LANDMARKS
(«THE BEGINNINGS» AND «THE ENDINGS»)
The author of the article examines the Russian intelligentsia’s myth-creating work realized in the course of its self-description, carries out a comparison between «Landmarks, Col-lection of Articles about the Russian Intelligentsia» (1909), and the collection «Russian In-telligentsia: History and Fate» (2000), which represent unique documents: «the beginnings» and «the endings» of the given mythologization. In this article the Russian intelligentsia is investigated in the common semantic context with the concepts «sanctity» and «passion», which are components of the myth about the «holy» Russian intelligentsia. The author proves that even today the intelligentsia is in captivity of the myths on its exceptionality, its sanctity, and its right to be called the Russian nation’s «intelligence, honour and conscience». The myths destruction, to which appeals the author of the article, is a really intelligent, honest and conscientious look at our history and at ourselves. | В обзоре российских СМИ: |
6783177b-636c-4ad0-8ebf-ef3cadd98d1f | Колиева Ирина Николаевна | 2,009 | Использование фразеологических единиц и некоторые приемы их преобразования в газетных заголовках (по материалам газеты «Рaстдзинад» («Правда») Республики Северная Осетия Алания) | В статье исследуются газетные заголовки, в составе которых используются ФЕ осетинского языка, характеризуются приемы их преобразования, среди которых выделяются: 1) виды узуальных ФЕ, употребляемых в газетных заголовках 2) лексические, семантические и грамматические приемы трансформации ФЕ в... | Использование фразеологических единиц и некоторые приемы их преобразования в газетных заголовках …
1975. Кононов А. Н. Грамматика современного турецкого литературного языка . М.; Л., 1956.
6. Кубрякова Е. С. Основы морфологического анализа : АДД . М., 1974.
7. Севортян Э. В. Морфологическое строение слова в связи с другими его характеристиками //
Тюркологический сборник . М., 1971.
8. Серебренников Б. А. Заметки об истории тюркских языков // Тюркологические исследования .
М., 1976.
9. Серебренников Б. А., Гаджиева Н. З. Сравнительно -историческая грамматика тюркских языков. Баку , 1979.
10. Щербак А. М. Очерки по сравнительной морфологии тюркских языков (Имя). Л.: Наука ,
1977.
REFERENCES
1. Baskakov N. A . Istoriko-tipologicheskaya morfologiya tyurkskikh yazykov. M., 1979.
2. Dmitriyev N. K . Grammatika kumykskogo yazyka. M.; L.: Izd-vo AN SSSR., 1940.
3. Gadzhiakhmedov N. E . Slovoizmenitel'nye kategorii imeni i glagola v kumykskom yazyke (sravnitel'no s drugimi tyurkskimi yazykami). Makhachkala, 2000.
4. Kadyradzhiyev K. S . Problemy sravnitel'no-istoricheskogo izucheniya kumykskogo i tyurkskikh
yazykov. Makhachkala, 1998.
5. Kononov A. N. Grammatika sovremennogo turetskogo literaturnogo yazyka. M.; L., 1956.
6. Kubryakova E. S. Osnovy morfologicheskogo analiza: ADD. M., 1974.
7. Sevortyan E. V. Morfologicheskoye stroyeniye slova v svyazi s drugimi yego kharakteristikami //
Tyurkologicheskiy sbornik. M., 1971.
8. Serebrennikov B. A . Zametki ob istorii tyurkskikh yazykov // Tyurkologicheskiye issledovaniya.
M., 1976.
9. Serebrennikov B. A., Gadzhiyeva N. Z. Sravnitel'no-istoricheskaya grammatika tyurkskikh
yazykov. Baku, 1979.
10. Shcherbak A. M. Ocherki po sravnitel'noy morfologii tyurkskikh yazykov (Imya). L.: Nauka,
1977.
И. Н. Колиева
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ
И НЕКОТОРЫЕ ПРИЕМЫ ИХ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ
В ГАЗЕТНЫХ ЗАГОЛОВКАХ
(по материалам газеты «Рæстдзинад » («Правда ») Республики Северная Осетия – Алания )
Работа представлена кафедрой осетинского и общего языкознания
Северо -Осетинского государственного университета им. К. Л. Хетагурова .
Научный руководитель – доктор филологических наук, профессор Х. А. Таказов
В статье исследуются газетные заголовки , в составе которых использу -
ются ФЕ осетинского языка , характеризуются приемы их преобразования , среди которых выделяются : 1) виды узуальных ФЕ, употребляемых в газетных заголовках ; 2) лексические , семантические и грамматические приемы трансфор -
мации ФЕ в газетных заголовках .
Ключевые слова : газета , заголовок , узуальный , преобразованный , фразео -
логизм , функция . ФИЛОЛОГИЯ
198I. Koliyeva
USAGE OF PHRASEOLOGICAL UNITS AND SOME WAYS OF THEIR
TRANSFORMATION IN NEWSPAPER HEAD INGS (based on the materials
of the “Рæстдзинад ” (“Truth”) newspaper of the Republic of North Ossetia-Alania)
The author of the paper studies the newspaper headings containing phraseological units of the Ossetian language and characterises the ways of their usage, among
which are: 1) types of usual phraseologica l units applied in newspaper headings; 2)
lexical, semantic and grammatical ways of transformation of phraseological units in newspaper headings.
Key words: newspaper, heading, usual, transformed, phraseological unit, function.
Особого внимания в газете требуют к себе такие речевые образования , как заголовки ,
подзаголовки , вводки , рубрики . Предметом
анализа в данной статье являются приемы
трансформации газетных заголовков и связанные с этим семантические , структурные
изменения и расширение их стилистических
функций . Заголовок в газете бывает в сильной
позиции и выполняет много задач : пробужде -
ние у читателя интереса к публикуемому материалу , активное его восприятие , которое
выражается в прочтении им текста и выраже -
нии оценки прочитанного . Выполнению этих
и других задач способствуют приемы преоб -
разования в заголовочных конструкциях фразеологических единиц (ФЕ).
Границы фразеологии , ее объем , основ -
ные понятия и типы фразеологизмов в русской лексикологии впервые были наиболее
полно разработаны в 1950–1960- х гг. акаде -
миком В. В. Виноградовым [3]. Существует
точка зрения , что к ФЕ также относятся «пословицы и поговорки , сформировавшиеся в
фольклоре («Не в свои сани не садись », «легок на помине ») и крылатые слова – речения
афористического характера , восходящие к
определенному автору или анонимному литературному источнику («Человек – это звучит гордо ») и т. п.» [7, с. 559]. Такое расши -
ренное понимание для фразеологии осетин -
ского языка предложил М. И. Исаев [5].
ФЕ в газете служат важнейшим языко -
вым средством создания наглядных картин ,
образно выражают тему публикуемого текста, во многих случаях служат орудием вы-ражения авторского отношения к предмету и
объекту речи , средством создания юмора и
сатиры . Умелое использование ФЕ в заголовках повышает уровень их воздействия на
читателя . ФЕ в газетных заголовках – самые
разнообразные по структуре , по содержанию
и стилистической окраске .
Таким образом , ФЕ – это необходимый
стилистический компонент газетного языка, источник эмоционально -экспрессивных
средств , а также средство выражения конст -
руктивных особенностей газетной речи .
В составе заголовков мы выделяем узуальные ФЕ, т. е. ФЕ в традиционной граммати -
ческой и лексической форме , в которой они
известны в языке , и преобразованные ФЕ.
Нами выявлены следующие узуальные
ФЕ, употребляемые в газетных заголовках :
1. В заголовках газеты «Рæстдзинад » без
изменений встречаются заимствованные и
калькированные из русского языка фразеоло -
гические словосочетания : Æмбæлы къайады
бадзырд саразын ? «Можно заключить
брачный договор ?» (16.01.2007); Социалон
æрфарсты бæрæггæнæнтæ «Результаты
социального опроса » (19.03.2005); Стаби -
лизацион фонды бæрц «Размер стабилиза -
ционного фонда » (23.03.2005) и т. д.
2. Одну их многочисленных групп ФЕ
осетинского языка составляют глагольные
фразеологизмы , которые придают заголов -
кам яркую эмоционально -экспрессивную ценность : Дæхицæн аргъ кæнын зон «Умей
ценить себя» (23.01.2007); Йæ маст райста
Сулейманов «Отомстил Сулейманов » Использование фразеологических единиц и некоторые приемы их преобразования в газетных заголовках …
199(2.11.1993); Сæ къух дарынц Уæрæсемæ
«Протягивают руку к России » (17.12.1996);
Нæ адæм хъуам æ иу зондыл хæст уой «Наш
народ должен одним умом жить »
(5.03.2005) и т. д.
3. В современном осетинском языке к
фразеологии относим парные сочетания
слов. Фразеологизмы такой структуры являются эффективным средством стилиза -
ции газетных заголовков , отражают автор -
ское отношение к публикуемым под ними
текстам : Бар-æнæбары отпуск «Отпуск
поневоле » (2.04.1996), Сæры-сæйраг –
иумæйаг архайд «Главнее главного – дейст -
вовать вместе » (10.01.2007) и т. д.
4. Так же как и во многих языках , в осетинском языке большую группу образуют
пословицы и поговорки , крылатые слова и
выражения , которые активно используются в
заголовочных конструкциях , не изменяя своей устоявшейся формы . Следует отметить ,
что пословицы и поговорки , крылатые слова
и выражения используются так же, как и ФЕ,
рассмотренные нами выше , соответственно
выполняют аналогичные им функции , выра -
жают и усиливают экспрессивность , эмоцио -
нальность в заголовках . Они отражают своеобразную остроумную оценку описываемых
событий (как положительную , так и отрица -
тельную ), выражают умные мысли , воспиты -
вают : Хæдзар халын æй хæдзар аразын
зынд æр у «Построить дом труднее , чем разрушить » (24.12.1997). Под этим заголовком
опубликована проблемная статья . Основная
мысль пословицы , заключенная в заголовке ,
очень близка к главной теме статьи – одним из
рациональных и активных средств строи -
тельства является своевременный ремонт ранее построенных зданий . Туг тугæй не
'хсадæуы «Кровь кровью не смывают »
(17.12.1996). Только этой пословицей можно
было так ярко и точно обратиться к молоде -
жи и охарактеризовать настоящее Осетии и
России в целом , предостеречь молодых людей от неправильных поступков , помочь им
найти верный путь в жизни .
Примерами такого использования ФЕ в
заголовках в той их форме , в которой они
существуют в текстах -оригиналах , является следующий заголовок : Дæ фыдæлтæ рухсаг ,
дæхæдæг мын бæзз! «Царствие небесное
предкам твоим , сам будь достойным !»
(3.03.1994). Заголовок представляет собой
строку из стихотворения основоположника
осетинской художественной литературы
К.Хетагурова «Хъазт æ» («Гуси »), ставшую
крылатым выражением .
В системе осетинской фразеологии определенное место занимают различные устойчивые формулы : формулы выражения
благодарности , просьбы , угрозы , клятвенные
формулы и формулы недоброго пожелания .
Частое употребление этих формул в газетных
заголовках является свидетельством взаимо -
действия разговорной речи и публицистиче -
ского стиля : Хорз амонд дæ хай! «Хорошего
счастья тебе !» (19.02.1997) – очерк о спорт -
сменке ; Дæ къухт æ фæрнæй фæдар «Пусть
руки твои будут в благе » (15.03.1997) – заметка о швее и др.
Узуальным фразеологизмам в заголов -
ках противопоставлены преобразованные
фразеологизмы . Среди многочисленных способов , актуализирующих газетные заголовки ,
выгодно отличаются приемы трансформации
ФЕ. Существует много способов их транс -
формации , затрагивающих в той или иной
степени форму и содержание устойчивых
выражений . К исследованию способов и
приемов трансформации ФЕ обращались
многие лингвисты [1, с. 64, 65; 2, с. 31–35; 4,
с.106; 6, с. 42; 8, с. 17–32]. Исследовав различные точки зрения ученых , мы считаем
целесообразным выделить следующие виды
трансформаций ФЕ в газетных заголовках :
1. Лексические трансформации , дости -
гаемые путем : а) эксплицирования компо -
нентного состава фразеологизма ; б) путем
имплицирования компонентного состава ;
в) путем частичной или полной замены компо -
нентов фразеологизма . Прием преобразова -
ния бывает связан с изменениями в ФЕ субъ -
екта речи , атрибута , объекта и обстоятельст -
венного слова : Æнгом адæм цард арынц
«Дружные люди жизнь находят » (23.03.196) –
Æнгом бинонт æ цард арынц «Дружная семья жизнь находит »; Ус курын æн æрæджы
никуы у «Жениться никогда не поздно » ФИЛОЛОГИЯ
200(5.02.1997) – Ахуыр кæнынæн æрæджы никуы у «Учиться никогда не поздно ». Не менее значимым в такого рода преобразованиях
является расширение ФЕ до структурного
целого (текста ): Цы байтауай , уый æркæрддзын æ, куыд бакусай , афт æ райсдзын æ
«Что посеешь , то пожнешь , как поработа -
ешь, так и заработаешь » (31.05.1996).
Таким же трансформациям в заголовках
подвергаются и известные цитаты из осетин -
ских поэтических произведений , песен ,
ставшие крылатыми выражениями : Цы
номæй дæм бадзурон , базарг æнæг, уый-ма
мын зæгъ? «Скажи -ка, каким тебя именем
назвать , продавец ?» (3.07.1993) – Мæ
хæлар, мæ уарзон , æнæзонгæ уарзон ! Цы
номæй дæм бадзурон , уый ма мын зæгъ?..
«Друг мой, возлюбленная , незнакомая возлюбленная моя! Скажи -ка, каким тебя
именем назвать ?..» (К. Хетагуров . «Катай »
/«Тревога »); Тæрхъуст æ цы фæуой уæд?
«Куда ж деваться зайцам ?» (22.02.1997) –
…Фыдуындт æ цы фæуой уæд? «Куда ж деваться некрасивым ?» (строчка из известной
песни ).
Удачным и метким является преобразо -
вание устойчивых сочетаний , достигаемое
путем имплицирования лексического состава
ФЕ. Этот прием рассчитан на эрудицию читателя , благодаря которой он сможет восста -
новить в памяти все выражение :
Хуысн æггаджы бас … «Украденный бульон…» (23.08.1997) – Хуысн æггаджы бас фуфуйæ сысы «Украденный бульон дуновением
испаряется » (строчки из стихотворения
К. Хетагурова «Халон æмæ рувас » («Ворона
и лиса»), ставшие крылатым выражением );
Кæмæндæр йæхи цæсты бæлас уыд… «У кого-то в глазу дерево было …» (12.03.2005) –
Кæмæндæр йæхи цæсты бæлас уыд,
иннæмæн та дзы къалиу уыдта «У кого-то
в глазу дерево было , а у другого он ветку видел» (пословица ).
2. Не менее важным является семанти -
ческое преобразование ФЕ, при котором
полностью сохраняется его лексический состав и грамматическая структура , но предна -
меренно противопоставляются содержание
заголовка и помещенного под ним материа -ла: Фæйнæ-фæйнæ баназ æм «Выпьем по одной» (28.02.1997). В качестве заголовка использована строчка из известной застольной
песни , но она противопоставляется тексту
статьи , посвященной проблемам пьянства
среди молодежи , методам борьбы с этим
злом , поэтому заголовком создается ориги -
нальный стилистический эффект .
3. В качестве заголовков могут высту -
пать ФЕ с грамматическими видоизменения -
ми: а) числа : Цы агуырдтой , уый ссардтой
«Что искали , то и нашли » (15.08.1994) – Чи
цы агуры , уый ссары «Кто что ищет , то и
найдет », единственное число меняется на
множественное ; б) наклонения : Рæстæг цæуы,
фарн куы хæссид, бæргæ! «Время идет , если
б благо с собою несло » (20.01.1996). В данном примере произошла смена изъявитель -
ного наклонения на желательное , при этом в
целом поменялось и значение фразы , если в
установившейся форме – Рæстæг цæуы,
фарн йемæ хæссы «Время идет , да несет
благо с собой » – она убеждает в благостном
действии времени , то в видоизмененной
форме в составе заголовка – наоборот , вопервых , утверждает факт существования и
течения времени , во-вторых , заставляет читателя сомневаться в его благостных дейст -
виях , что выражается модальным словом
бæргæ «если бы». Отмеченным приемам
преобразования подчиняются также и посло -
вицы , и крылатые слова и выражения . Срав -
ните : Мæсгуыт æ дзурын куы зониккой «Если
б могли говорить башни » (7.12.1996) – Бегизов Ч. Мæсгуыт æ дзурынц «Башни говорят »
(название романа Ч. Бегизова , ставшее крылатым выражением ). Здесь изъявительное
наклонение меняется на желательное , тем
самым ФЕ выражает субъективную оценку
автора . Заголовок привлекает внимание читателя к материалу , опубликованному под
ним: что же могут рассказать башни ; в) времени : Цы байтыдтой , уый æркарстой «Что
посеяли , то пожали » (4.12.1997) – Цы байтауай , уый æркæрддзын æ «Что посеешь , то
и пожнешь ». Будущее время меняется на
прошедшее . Интересен в этом отношении
заголовок Фæндыр скъахы бæрз-бызычъий æ
«Добывает фандыр (гармошку ) из наплыва Использование фразеологических единиц и некоторые приемы их преобразования в газетных заголовках …
201березы » (12.01.2007). В качестве заголовка
использованы ставшие крылатым выражени -
ем, но преобразованные строчки из известно -
го стихотворения К. Хетагурова «Хъуыбады »
(«Кубады »): «Фæндыр æскъахта бæрзбызычъий æ...» («Фандыр из наплыва березы
добыл »). Одновременно с изменением времени
(прошедшее – на настоящее ) меняется не только грамматическое значение , но и смысл заголовка в целом . Читатель , прочитав этот заголо -
вок, непременно перенесется из эпохи К. Хета -
гурова в современность : кто же этот современ -
ный Кубады , который из наплыва березы фандыр (гармошку ) добывает ? г) падежных форм :
Кæмæй – цы «От кого – что» (14.02.97) – название стихотворения К.Хетагурова Кæмæн –
цы? «Кому – что?» (дательный падеж меняет -
ся на отложительный ).
Один из выразительных приемов грам -
матической трансформации фразеологизмов –
это изменение утвердительной конструкции
на отрицательную и наоборот : Цы нæ байтауай , уый не 'ркæрддзын æ «Что не посеешь, то не пожнешь » (25.07.1996) – Цы байтауай , уый æркæрддзын æ «Что посеешь , то
пожнешь » (утвердительная конструкция меняется на отрицательную ); Сæ аслам басы
дæр сой вæййы «В их дешевом бульоне тоже
жир бывает » (12.01.1996). В этом случае
отрицательная конструкция преобразовалась
в утвердительную , известная осетинская пословица в своей установившейся форме звучит несколько по-иному – с отрицанием : Аслам басы сой нæ вæййы «В дешевом бульоне
жира не бывает ».
Таким же видоизменениям подвергают -
ся и крылатые выражения . Сравните : Фыды
фæндиаг фæвæййы фырт дæр «Сын тоже
ожиданья отца оправдывает » (19.07.1997).
В строчках из стихотворения К. Хетагурова
«Ныфс » («Надежда ») вопросительно -отрица -
тельная конструкция сменилась утверди -
тельно -повествовательной : Йæ фыды фæндиаг кæм вæййы фырт дæр? «Чей сын ожи -
данья отца оправдывает ?»
Особое место в ряду приемов преобра -
зования ФЕ в газетных заголовках занимают
комбинированные приемы (изменения утвердительной конструкции на вопроситель -ную + усечение ФЕ; замена слова + видоиз -
менение категории наклонения ; усечение
фразеологизма + замена компонента + изме -
нение смысла ФЕ и т. д.): Хорз ма ракæн?
«Не сделай добра ?» (12.02.1993) – Хорз ма
ракæн, æмæ фыд ма ссарай «Не сделай добра, и не найдешь зла». Заголовок интересен
не только своим усеченным строением , но и
вопросительной интонацией , читатель впада -
ет в сомнения : правдивы ли слова предков ?
В проанализированном нами языковом
материале среди заголовков с обновленными
ФЕ, мы нашли пример неоправданного преобразования ФЕ: Хетæг – хъæдмæ, Павел –
Горæтгæрон районм æ «Хетаг к лесу, Павел –
в Пригородный район » (1.11.1997). Восстано -
вив ФЕ, уточнив его значение , мы удостове -
ряемся в том, что получившийся заголовок
не совсем удачен : герой народной легенды
Хетаг , спасаясь от преследователей , попал в
открытую степь , на его мольбы о помощи
Всевышний призывает его бежать в лес, дабы
укрыться в нем, но лес – далеко , и Хетаг ответил Ему: «Хетæг – хъæдмæ нæ, фæлæ хъæд –
Хетæгмæ» («Не Хетаг – к лесу, а лес – к Хетагу »). Хетаг должен спастись в лесу от преследователей , а П. Р. Тедеев , глава местной
администрации Пригородного района Север -
ной Осетии , должен поднимать экономику
района , работать над улучшением социаль -
ных, экономических и бытовых условий населения . Таким образом , понятия , заключен -
ные в структурных частях этого заголовка ,
оказались логически не связанными . В проанализированном нами материале пример
такого неудачного преобразования ФЕ в
структуре заголовка – единичен . В большин -
стве случаев в составе ФЕ в качестве замены
используются слова , сочетания слов, иногда
предложения , которые не связаны с заменен -
ными компонентами ФЕ, но позволяют читателю без каких -либо проблем понять смысловую связь заголовка с содержанием опуб -
ликованного под ним материала .
Итак , ФЕ в заголовках , с одной стороны ,
дают авторам возможность выразить свое
внутреннее состояние , отношение к описы -
ваемым событиям , с другой стороны , они активизируют функцию воздействия на читате -ФИЛОЛОГИЯ
202ля. Целесообразное и уместное использова -
ние узуальных ФЕ оживляет язык публикуе -
мых материалов , делает их эмоциональнее , а
привычные ФЕ с помощью преобразования
становятся образнее , выразительнее . Транс -
формации ФЕ в газетных заголовках носят
продуктивный характер : открываются новые
возможности для использования экспрессив -
но-стилистических свойств языка , более
зримой становится эстетическая функция заголовка . В целом устойчивые сочетания , пословицы , известные цитаты , названия книг ,
отдельных произведений , подвергающиеся
преобразованию , как мало встречаемые языковые единицы , имеют большую образно -
эмоциональную нагрузку .
Исследованный нами языковой матери -
ал позволяет сделать следующие выводы : 1. Фразеологические единицы в составе
газетных заголовков придают им экспрес -
сивность , повышают их оценочность , привлекают внимание читателя к теме публи -
куемых материалов , выступают в роли
средств обогащения содержания не только
заголовка , но и текста .
2. В структуре газетных заголовков
эффективно используются а) узуальные ФЕ,
т. е. ФЕ в той же грамматической и лекси -
ческой форме , в которой они известны ; они
сохраняют традиционную стилистическую
окраску , традиционную структуру и семан -
тику ; б) лексически , семантически и грам -
матически преобразованные ФЕ, которые
усиливают стилистический эффект , прида -
ют газетному тексту свежесть , оригиналь -
ность .
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Абреимова Г. Н. Трансформационные процессы в области фразеологии // Язык как система и
деятельность : материалы Всероссийской научной конференции , посвященной 80-летию профессора
Ю. А. Гвоздарева . Ростов -на-Дону : ООО «Сигма », 2005.
2. Вакуров В. Н. Речевое мастерство журналиста (Творческое преобразование фразеологизмов в
современной публицистике ) // Вестник Моск . ун-та. Серия 10. Журналистика . 1994. №
3.
3. Виноградов В. В. Основные понятия русской фразеологии как лингвистической дисциплины //
Тр. Юбилейной научной сессии ЛГУ . Л., 1946.
4. Гвоздарев Ю. А. Основы русского фразообразования . Ростов н/Д., 1977.
5. Исаев М. И. Очерки по фразеологии осетинского языка . Орджоникидзе , 1964.
6. Каде Т. Х. Потенциал русской фразеологической системы и ее внутренние источники // Фразеология и межкультурная коммуникация . Ч. 1. Тула , 2002.
7. Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В. Н. Ярцева . М.: Сов. энциклопедия ,
1990.
8. Мелерович А. М., Мокиенко В. М. Фразеологизмы в русской речи . М., 1997.
REFERENCES
1. Abreimova G. N . Transformatsionnye protsessy v oblasti frazeologii // Yazyk kak sistema i
deyatel'nost': materialy Vserossiyskoy nauchnoy konf erentsii, posvyashchennoy 80-letiyu professora Yu.
A. Gvozdareva. Rostov-na-Donu: OOO «Sigma», 2005.
2. Vakurov V. N. Rechevoye masterstvo zhurnalista (Tvorcheskoye preobrazovaniye frazeologizmov
v sovremennoy publitsistike). Vestnik Mosk. un- ta. Seriya 10. Zhurnalistika. 1994. N 3.
3. Vinogradov V. V. Osnovnye ponyatiya russkoy frazeologii kak lingvisticheskoy distsipliny // Tr.
Yubileynoy nauchnoy sessii LGU. L., 1946.
4. Gvozdarev Yu. A . Osnovy russkogo frazoobrazovaniya. Rostov n/D., 1977.
5. Isayev M. I . Ocherki po frazeologii osetinskogo yazyka. Ordzhonikidze, 1964.
6. Kade T. Kh. Potentsial russkoy frazeologicheskoy sistemy i eyo vnutrenniye istochniki //
Frazeologiya i mezhkul'turnaya kommunikatsiya. Ch. 1. Tula, 2002. Экспериментальное исследование содержания концепта «Христос »
2037. Lingvisticheskiy entsiklopedicheskiy slovar' / gl . red. V. N. Yartseva. M.: Sov. entsiklopediya,
1990.
8. Melerovich A. M., Mokiyenko V. M. Frazeologizmy v russkoy rechi. M., 1997.
Ю. А. Маркина
ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ
СОДЕРЖАНИЯ КОНЦЕПТА «ХРИСТОС »
Работа представлена кафедрой международных экономических отношений
Алтайского государственного технического университета им. И. И. Ползунова .
Научный руководитель – доктор филологических наук, профессор И. В. Рогозина
Автор статьи исследует содержание религиозного концепта «Христос »
на основе данных ассоциативного эксперимента , выявившего различие в воспри -
ятии этого концепта у религиозной и светской аудитории .
Ключевые слова : религиозный концепт , сознание , ассоциативный экспери -
мент , вербальный стимул .
Yu. Markina
EXPERIMENTAL RESEARCH
ON THE CONCEPT “CHRIST”
The author of the article analyses the content of the concept “Christ” basing
on the results of experimental research that has revealed the difference of percep-tion of this concept in consciousness of religious individuals compared to secular
ones.
Key words: religious concept, consciousness, experimental research, verbal
stimulus.
В ряду множества тем, вызывающих все
возрастающий интерес лингвистов , религи -
озный концепт , а также специфика его функ -
ционирования в сознании индивида занимает
особое место . Несмотря на общее признание
эффективности ассоциативного эксперимен -
та, служащего средством выявления этой
специфики , можно назвать лишь несколько
авторов , воспользовавшихся столь показа -
тельным методом [3; 12; 13]. Поскольку психолингвистический аспект религиозного
концепта представляет собой обширную и
малоизученную до настоящего времени область , можно сделать вывод об актуальности
его дальнейшего исследования . Метод ассоциативного эксперимента , используемый для анализа содержания религи -
озного концепта , эксплицирует вероятностную
оценку , складывающуюся на основании всего
предшествующего речевого опыта носителей
языка . Опыт этот являет собой совокупность
множества факторов : наличие религиозной
веры или ее отсутствие , специфику воспитания
(в религиозной или атеистической среде ), межличностное общение и т. д. В момент предъяв -
ления стимула на «табло сознания » индивида
высвечивается самый значимый для текущего
момента аспект значения , в то время как все
остальное в той или иной мере остается неосознанным или игнорируется [6, с. 90]. | Редакция Русской службы Би-би-си попыталась разобраться в том, какие фразеологические единицы превращаются в газетные заголовки 1975 года. |
ceda125d-6454-4beb-a12c-1fd8a9a2e4d7 | Озёрская Светлана Николаевна | 2,009 | Профессионально-коммуникативная компетенция как основной компонент языковой подготовки по иностранному языку студентов факультета гостиничного бизнеса и туризма | В статье профессионально-коммуникативная компетенция студентов рассматривается как основной компонент подготовки высококвалифицированных специалистов, готовых к взаимодействию в профессиональной сфере общения. | ПЕДАГОГИКА
202СПИСОК ЛИТЕР АТУРЫ
1. Алтухова М. К . Обучение творческой письменной речи студентов третьего курса языкового педагогического вуза: автореф. … канд. пед. наук. СПб, 2003.
2. Зайцева М. Н., Левченко Г. Г . К вопросу о модульном обучении иноязычной речи // Материалы 10-й
юбилейной научно-методической конференции «Высшее образование в XXI веке: информация, коммуникация, мультимедиа». Севастополь, 2003.
3. Титова В. В . Innovative Approaches to Teaching Foreign Languages and Cultures in the New Millenium.
Днепропетровск, 2002.
4. Юцявичене П. А . Теория и практика модульного обучения. Швиеса. Каунас, 1989.
5. Russel G. D . Modular Instruction. A Guide for Design. Burgess Publication. Minneapolis, 1974.
REFERENCES
1. Altukhova M. K . Obucheniye tvorcheskoy pis’mennoy rechi studentov tret’yego kursa yazykovogo pedagogicheskogo vuza: avtoref. … kand. ped. nauk. SPb, 2003.
2. Zaytseva M. N., Levchenko G. G . K voprosu o modul’nom obuchenii inoyazychnoy rechi // Materialy 10-y yubileynoy nauchno-metodicheskoy konferentsii «Vyssheye obrazovaniye v XXI veke: informatsiya, kommunikatsiya, mul’timedia». Sevastopol’, 2003.
3. Titova V . V . Innovative Approaches to Teaching Foreign Languages and Cultures in the New Millenium.
Dnepropetrovsk, 2002.
4. Yutsyavichene P . A . Teoriya i praktika modul’nogo obucheniya. Shviesa. Kaunas, 1989.
5. Russel G. D . Modular Instruction. A Guide for Design. Burgess Publication. Minneapolis, 1974.
С. Н. Озёрская
ПРОФЕССИОНАЛЬНО-КОММУНИКАТИВНАЯ КОМПЕТЕНЦИЯ
КАК ОСНОВНОЙ КОМПОНЕНТ ЯЗЫКОВОЙ ПОДГОТОВКИ
ПО ИНОСТР АННОМУ ЯЗЫКУ СТУДЕНТОВ ФАКУ ЛЬТЕТА
ГОСТИНИЧНОГО БИЗНЕСА И ТУРИЗМА
Работа представлена кафедрой русского языка и межкультурной коммуникации
Белгородского государственного университета.
Научный руководитель – доктор педагогических наук, профессор И. Б. Игнатова
В статье профессионально-коммуникативная компетенция студентов рассматривается как основной компонент подготовки высококвалифицированных специалистов, готовых к взаимодействию в профессиональной сфере общения.
Ключевые слова: изучение иностранного языка, иноязычная профессионально-коммуникативная
компетенция, коммуникативные знания, коммуникативные навыки и умения.
S. Ozerskaya
PROFESSIONAL COMMUNICATIVE COMPETENCE AS A BASIC COMPONENT
OF FOREIGN LANGUAGE PREPARATION OF STUDENTS SPECIALISING
IN HOTEL BUSINESS AND TOURISM
The professional-communicative competence of students as the basic component of preparation of the
Professional communicative competence of students is considered in the article as a basic component of preparation of highly skilled experts for interaction in the professional sphere.
Key words: foreign language studying, skill at professional communication in a foreign language, communicative lore, communicative skills.203В практике преподавания иностранного
языка на неязыковых факультетах одним из
важных компонентов в содержании учебной
программы является обучение профессионально-речевому общению, в процессе которого формируется профессиональная коммуника-тивная компетенция как основной компонент иноязычной профессиональной подготовки
студентов. Процесс формирования профес-сионально-коммуникативной компетенции
подразумевает не только усвоение знаний, структурно-компонетного состава изучаемого языка и закономерности формирования новой
языковой системы, но и освоение, и присвоение социальных норм поведения, ценностных ориентиров и способность реализации их в
своей будущей профессиональной деятельности.
Анализ научной литературы показал, что в
толковании понятия коммуникативной компе-тенции возможно несколько планов:
• психолингвистический, интерпретирующий коммуникативную компетенцию как
речедеятельностную способность владения
основными способами формирования и фор-мулирования мысли при помощи языковых
средств (И. А. Зимняя), как сформированность
механизмов восприятия и продуцирования
иноязычных высказываний (Н. И. Леховицкий, А. А. Мирошоб и др.), как овладение основными видами речевой деятельности
(А. Р . Арутюнов);
• социолингвистический, увязывающий
коммуникативную компетенцию с экстралин-гвистической обусловленностью речевой де-ятельности, с овладением закономерностями функционирования речевых норм (Кэрролл), т. е. понятиями узуса, регистров общения в соответствии с этнокультурными нормами речевого поведения;
• лингвистический, изучающий процесс
актуализации и взаимодействия в речи единиц, классов и категорий языковой системы, т. е. «преобразование элементов системы языка в элементы системы речи» (А. В. Бондарко).
Таким образом, при выделении данных
подходов становится очевидным, что комму-никативная компетенция интегрирует в себе содержание понятия «лингвистическая ком-петенция» (ЛК). При этом следует заметить,
что «живой процесс функционирования (языковых единиц) осуществляется в речи, однако
правила и типы функционирования языковых
единиц относятся к системе и норме языка, к языковому строю [3, с. 34].
Теоретические знания и развитие их
на основе ЛК подчинены становлению коммуникативной компетенции (КК), т. е. способности решать языковыми средства-ми коммуникативные задачи в конкретных формах и в различных ситуациях общения. КК предполагает:
1) владение ЛК (знание сведений о системно-функциональных особенностях языка);
2) наличие сформированных навыков и умений соотносить языковые средства с задачами
и условиями общения между инокультурными
коммуникантами, что является важнейшим
фактором формирования вторичной языковой личности. Таким образом, КК наряду с ЛК
включает в себя коммуникативные навыки и
умения. Кроме того, коммуникативная компетенция личности предполагает знание норм,
ценностей и образцов речевого поведения, которые приняты в данном инокультурном
социуме и которые личность органично,
естественно и непринужденно реализует в
различных ситуациях иноязычного коммуникативного общения.
Системное соотношение «язык – речь – речевая деятельность» в теории коммуникации определяет и такие коммуникативные качества иноязычной речи, как правильность, чистота, богатство, разнообразие и т. д. При этом под-черкивается, что соотношение «речь – мыш-ление» (А. Н. Леонтьев) позволяет осмыслить такие характеристики речи, как точность и логичность, а качества выразительности и образности связаны с соотношением «речь – сознание» (А. Н. Леонтьев, А. А. Леонтьев). В то же время соотношение «речь – человек, ее адресат» делают речь доступной и деятель-ностной.
В процессе профессионального овладения
иностранным языком постепенно происхо-дит усвоение знаний, умений и навыков про-фессионально-речевого поведения, усвоения норм в различных ситуациях профессио-Профессионально-коммуникативная компетенция как основной компонент языковой подготовки...ПЕДАГОГИКА
204нального общения, постепенное движение от
искусственной речи к естественной, причем
в разных видах иноязычной профессионально-направленной речевой деятельности, что
и обуславливает формирование КК.
На основе анализа исследования феноменов
«коммуникативная компетенция» (И. А. Зим-няя, Д. И. Изаренков, А. А. Леонтьев и др.) и «профессиональная компетенция» (А. А. Бо-далёв, И. Ф. Исаев, А. К. Маркова и др.) мы
определяем профессионально-коммуникатив-ную компетенцию (ПКК) как комплексный профессионально-личностный языковой
ресурс обучающихся, обеспечивающий осуществление ими коммуникации в конкретной речевой ситуации при соблюдении современных языковых/речевых норм, а также позволяющий регулировать коммуникативное поведение в профессиональной сфере общения.
ПКК является результатом коммуникативного обучения иностранному языку будущих специалистов основам профессионально-речевого общения. В ходе этого процесса студенты
овладевают совокупностью взаимосвязанных
теоретиче ских знаний и практических навыков и умений.
Процесс формирования ПКК рассматривается нами как процесс овладения системой языка и коммуникативными знаниями,
навыками и умениями, которые позволяют обеспечить наибольший эффект в достижении
поставленных коммуникативных задач.
Структурными элементами ПКК, на наш
взгляд, выступают:
1. Коммуникативный , представленный
следующими аспектами:
а) применение языковых знаний (опознавание и правильное употребление в профессио-нальной речи социокультурно-маркированных языковых единиц, адекватный перевод данных языковых единиц на родной язык);
б) опыт взаимодействия (выбор приемлемого стиля общения, адекватная трактовка явле-ний иноязычной профессиональной культуры, способность разрешать конфликты в процессе общения и т. д.).
2. Профессиональный выражается в системе специальных знаний, навыков и умений в опыте выполнения профессиональных функций, а также в качествах личности, выступающей в той или иной социальной (профессиональной) роли.
3. Рефлексивный «тестирует» ситуации
профессионально-коммуникативного взаимо-действия с целью корректировки собственного коммуникативного поведения в профессио-нально-речевой сфере общения, а также прогнозирует восприятие и поведение носителей изучаемого языка.
4. Когнитивный включает в себя совокупность общепрофессиональных знаний, навыков и умений, способов деятельности, необходимых для познания инокультурной профессиональной действительности, а также знаний, навыков и умений иност-ранного языка, объединенных в языковой, коммуникативной, дискурсивной и др. ком-петенции.
5. Психологический выражается в формировании у студентов готовности к осуществле-нию того или иного вида профессиональной деятельности (роли); в готовности к воспри-ятию инокультурной/ профессиональной дейс-твительности.
Профессионально-коммуникативная компетенция студентов неязыковых специальностей
является законом правильного аутентичного
коммуникативного поведения в условиях
реального иноязычного профессионального общения. Становление ПКК ведет к достижению взаимопонимания в условиях иноязычной профессиональной действительности за счет
а) формирования профессионально-культурных универсалий, т. е. овладения нацио-нально-специфическими моделями комму-никативного поведения в профессиональной сфере общения, принятыми в данной иносо-циокультуре;
б) усвоения разнообразных языковых особенностей, овладения правилами употребле-ния в профессиональной речи социокультур-номаркируемых языковых единиц, речевых клише.
Эффективность формирования ПКК зависит от следующих условий:
• интеграция коммуникативных и профессионально значимых целей, целенаправленное сочетание курса иностранного языка с пред-205метами профессионального цикла, ориентированное не только на аудиторную, но и на
внеаудиторную учебную деятельность;
• использование игровых технологий;
• рефлексивные взаимодействия (педагог – студент) являются ценностно-значимой средой формирования иноязычной ПКК и обеспечивают обмен знаниями, навыками и умениями.
Содержание профессионально направленного обучения иностранному языку студентов неязыковых факультетов должно опираться на изучение объектов реальной иноязычно-про-фессиональной действительности на основе
создания учебных речевых (диалоговых) ситуаций. При этом модель процесса обучения
профессионально-речевому общению должна
быть структурирована в соответствии с этапа-ми формирования ПКК.
Формирование ПКК, таким образом, подразумевает подготовку высококвалифицирован-ных специалистов, готовых к взаимодействию в профессиональной сфере общения, к посто-янному коммуникативно-профессиональному росту, а также социальной и профессиональ-ной мобильности.
СПИСОК ЛИТЕР АТУРЫ
1. Бодалев А. А . Личность и общение: избр. тр.: АПН СССР. М.: Педагогика, 1983. 271 с.
2. Большакова Е. С . Обучение диалогической речи на научную тематику (англ. язык): автореф. дис. ... канд.
пед. наук. М., 1978. 25 с.
3. Бондарко А. В . Функциональная грамматика. Л.: Наука, 1984. 124с.
4. Зимняя И. А . Психология обучения неродному языку: на материале рус. яз. как иностр.). М.: Рус.яз.,
1989. 219 с.
5. Изаренков Д. И . Базисные составляющие коммуникативной компетенции и их формирование на продвинутом этапе обучения студентов-нефилологов // Русский язык за рубежом. 1990. № 4. С. 54–60.
6. Маркова А. К . Психология усвоения языка как средства общения: акад. пед. наук СССР, НИИ общей и
пед. псих. М.: Педагогика, 1974. 234 с.
7. Митрофанова О. Д . Научный стиль речи: проблемы обучения. М.: 1995. 205 с.
REFERENCES
1. Bodalev A. A . Lichnost’ i obshcheniye: izbr. tr.: APN SSSR. M.: Pedagogika, 1983. 271 s.
2. Bol’ shakova E. S . Obucheniye dialogicheskoy rechi na nauchnuyu tematiku (angl. yazyk): avtoref. dis. ... kand.
ped. nauk. M., 1978. 25 s.
3. Bondarko A. V . Funktsional’naya grammatika. L.: Nauka, 1984. 124s.
4. Zimnyaya I. A. Psikhologiya obucheniya nerodnomu yazyku: na materiale rus. yaz. kak inostr.). M.: Rus.yaz.,
1989. 219 s.
5. Izarenkov D. I. Bazisnye sostavlyayushchiye kommunikativnoy kompetentsii i ikh formirovaniye na prodvinutom
etape obucheniya studentov-nefi lologov // Russkiy yazyk za rubezhom. 1990. N 4. S. 54–60.
6. Markova A. K. Psikhologiya usvoyeniya yazyka kak sredstva obshche-niya: akad. ped. nauk SSSR, NII obshchey
i ped. psikh. M.: Pedagogika, 1974. 234 s.
7. Mitrofanova O. D . Nauchny stil’ rechi: problemy obucheniya. M.: 1995. 205 s.
Т. Б. Павлова
МОДЕЛЬ ПОДГОТОВКИ ПРЕПОДАВАТЕЛЯ ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ВУЗА
К ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В СОВРЕМЕННОЙ ИНФОРМАЦИОННОЙ СРЕДЕ
Работа представлена кафедрой педагогики РГПУ им. А. И. Герцена.
Научный руководитель — доктор педагогических наук, профессор Т. Н. Носкова
В статье рассматриваются основная идея и содержание модели подготовки преподавателя
педагогического вуза к деятельности в современной информационной среде, обеспечивающей развитие компетенций, позволяющих преподавателю определять педагогические приоритеты в со-Модель подготовки преподавателя педагогического вуза к деятельности в современной информационной среде | В этом списке мы собрали для вас список из 10 лучших предметов, которые могут быть предметом обучения иностранной речи. |
446b46e1-559a-42f5-96d3-1c9ebbd464c1 | Дьяконова Н. Я. | 2,008 | "Вильям Вордсворт и Джон Китс (сонет «Созерцая прекрас(...TRUNCATED) | null | "УДК 821.111\nВИЛЬЯМ ВОРДСВОРТ И ДЖОН КИТС\n(СОНЕТ «СОЗЕРЦА(...TRUNCATED) | "На этой неделе на сайте Русской службы Би-би-си вышла н(...TRUNCATED) |
8f4ecd28-f858-41c2-b787-708b22d689e5 | Курегян Г. Г. | 2,006 | "Традиции и новации в лингвопрагматическом осмыслении(...TRUNCATED) | null | "ISSN 0321–3056 ИЗВЕСТИЯ ВУЗОВ . СЕВЕРО -КАВКАЗСКИЙ РЕГИОН (...TRUNCATED) | "В этом списке мы собрали наиболее интересные научные (...TRUNCATED) |
0d847f51-b824-4d09-afde-10056cc87aa9 | Петрова Е. А. | 2,007 | "Исследование публицистических текстов англоязычных (...TRUNCATED) | "Статья представляет собой анализ данных, полученных в(...TRUNCATED) | "181ɰɢɢ\u0003ɜɧɭɬɪɟɧɧɟɣ\u0003ɫɪɟɞɵ ɨɪɝɚɧɢɡɚɰɢɢ\u0003ɧɚ\nɮɨɪɦɢ(...TRUNCATED) | In this week's Scrubbing Up , a new study of the English language of cities has been published. |
82bd2e99-1295-4310-929a-c9c544a43321 | Чан Тхи Нау | 2,011 | "Лингвокультурологический потенциал константы «берез(...TRUNCATED) | "Предпринята попытка раскрытия культурологических пр(...TRUNCATED) | "175эксплицируемые скрытые смыслы могут\nбыть интерпр(...TRUNCATED) | "Скрытьые смыслы в языке и речи могут быть интерпретир(...TRUNCATED) |
6da52d54-0bdf-4f8f-9d0a-cb1a80f048b6 | Александрова А. Ю. | 2,008 | Проблемы обучения арабов русскому письму | "В статье рассматриваются проблемы, возникающие в ходе(...TRUNCATED) | "ПЕДАГОГИКА И ПСИХОЛОГИЯ,\nТЕОРИЯ И МЕТОДИКА ОБУЧЕНИЯ\nu(...TRUNCATED) | "На этой неделе в российском издательстве опубликован(...TRUNCATED) |
cc559eb6-da88-4eb7-a6ca-062c248c0da5 | Харитонова Наталия Юрьевна | 2,007 | "Образ врага в «Идеологизированном повествовании» исп(...TRUNCATED) | null | "Н.Ю. Харитонова\nОБРАЗ ВРАГА В «ИДЕОЛ ОГИЗИРОВАННОМ ПО(...TRUNCATED) | "Гражданская война - одна из самых трагических моменто(...TRUNCATED) |
End of preview. Expand
in Dataset Viewer.
Humarticles: Russian Academic Articles Dataset
Humarticles is a comprehensive collection of Russian-language academic articles, designed to support the development of AI models for text summarization, semantic search, and natural language understanding. This dataset contains a variety of academic papers from different domains, complete with abstracts, full articles, and metadata such as author names and publication years.
Dataset Overview
- Language: Russian
- Size: 980 academic articles
- Fields:
- ID: A unique identifier for each article.
- Author: The author(s) of the article.
- Year: The year the article was published.
- Title: The title of the article.
- Abstract: A brief summary of the article.
- Article: The full text of the article.
- Summary: A more concise summary or key insights from the article.
Purpose
Humarticles was created with the goal of advancing research in several areas, including:
- Text Summarization: Use the articles and their summaries to train models that can automatically condense scientific papers.
- Semantic Search: Enhance search engines to help researchers find relevant articles quickly using natural language queries.
- Machine Translation: Improve machine translation systems by providing high-quality, domain-specific Russian text and corresponding summaries.
- Linguistic Analysis: Analyze the style, tone, and structure of Russian academic writing.
Contributing
We welcome contributions! If you have any suggestions or improvements for this dataset, feel free to open an issue or submit a pull request.
- Downloads last month
- 37